Валерия Андреюк - Вернуться и жить

Но я уже не раз убеждался: с высоты Ланских гор все выглядело гораздо проще и идеальнее. То, что кажется естественным и понятным мне или Тьехо, для других может стать открытием, иногда весьма странным и неприятным. И наоборот.

Наверное, наставник смог бы объяснить лучше… но время моего ученичества завершено. Я выполнил обещание, данное Учителю: перед тем как вернуться на родину, я два года лечу больных в чужих краях. Восемь лет я жил и учился в Ланских горах. И вот наша повозка, запряженная парой низкорослых ланских лошадок, и прицепленный сзади возок с запасом лекарственных снадобий и инструментами оставили позади скалистые тропы последнего горного перевала. Щедро награжденный проводник повернул назад. Тьехо во все глаза рассматривает живописные холмы, пока я уверенно правлю. Мы в двух днях пути от Иллинора.

Мы остановились на лучшем постоялом дворе – который назывался, конечно, «Герцогская корона» – статус обязывал. Я редко надеваю синюю мантию, которую носят ланские врачи; в моем арсенале достаточно средств лечения – физического и душевного – для обычных нормальных людей. Но к персонам чрезмерно заносчивым и скандальным, привыкшим к особому обращению, приходится применять и столь сильнодействующие методы, как пара фраз на ланском для ученика (а он уже научился удерживаться от смеха и почтительно кивать головой, слыша от меня нечто вроде «ку-ку, Тьехо, сделай умное лицо»), проницательный взгляд в глаза и иноземное одеяние. Эффект обычно потрясающий – безо всяких отваров, настоек и притираний (опять же – экономия ценных средств). Но это – так, к слову…

В Иллинор мы приехали под вечер, и являться во дворец Великого Герцога было уже поздно. Уснуть я и не надеялся – но, однако, спал, видя во сне обрывки чьих-то недугов, ланские пейзажи, знакомые и незнакомые лица, говорящие на разных языках. Сон, разумеется, не принес никакого отдыха, и проснулся я, по неутраченной привычке, с первыми рассветными лучами и с чувством некоторого облегчения – наконец-то утро… Так как на дворе была поздняя осень, оказалось, что уже совсем не так рано, и я решил не давать Тьехо повода для справедливого возмущения и встал.

В своей синей мантии – все-таки официальный прием, да и ожидают при дворе иноземного доктора, а не пропавшего графа де Ангилема – я шагал по знакомым коридорам, через галереи вслед за лакеем (новый, я его не знаю), и вот так бодро маршировать стоило мне неимоверных усилий; гораздо легче было бы забраться на самую высокую вершину в Ланских горах. Как и там поначалу, сердце бешено колотилось и ноги подкашивались. Лакей скрылся за дверью – доложить обо мне – и я позволил себе прислониться к стене и несколько раз глубоко вздохнул, задерживая дыхание. Определенно, успокоиться мне не удавалось; более того – хотелось тихо сползти по стене вниз.

– Великий Герцог просит к себе доктора Ауробиндо!

Лакей почтительно распахнул дверь, и я послал себе мыслеформу в виде пинка.

Твой кабинет по-прежнему располагался в самой высокой, восточной башне, откуда был виден практически весь город и поля за ним. Наверное, ими ты и любовался, глядя в окно. Перевести дух я так и не смог. Мгновенно охватив взглядом тебя и обстановку вокруг (почти ничего не изменилось), я вежливо произнес совершенно чужим голосом:

– Приветствую Вас, Монсеньор!

Ты вроде бы и не вздрогнул – но я совершенно отчетливо почувствовал это внутреннее движение – то, что называют «душа ухнула», куда-то там вниз. Впрочем, для этого мне и не понадобилось бы никакой специальной подготовки. А ты ответил:

– Я наслышан о вас, доктор – о вашем искусстве, о том, как вы спасаете совсем безнадежных больных. Возможно, и мне вы сможете помочь…

Ага, смогу – вот сейчас дуну, плюну, махну рукавом!.. Тут меня слегка понесло – самообладание отказало напрочь, и черный юмор вырвался на свободу:

– Это зависит не только от моих возможностей, но и от вашего желания, Монсеньор…

Да повернись же ты ко мне лицом, черт побери!

Я уже готов был упасть, и оглядывался в поисках опоры. Но в подтверждение того, что передача мыслей на расстоянии все-таки существует, я услышал:

– Черт тебя возьми, де Ангилем, ты читаешь проповедь каждому пациенту или через одного?

Я, глупо и счастливо улыбаясь, пробормотал:

– Через одного, Франсуа…, – и мы бросились друг другу в объятия.

– Не стыдно? – спросил ты, когда первые эмоции утихли. – Лишь по слухам я узнавал о тебе, и то – последние два года, а до этого – тишина, словно ты умер, исчез, сгинул… Неужели нельзя было дать о себе знать – хотя бы пару слов?