Кирилл Берендеев - Неизвестная война. Повести и рассказы

– Роман, ты слышишь меня? – Шарлотта. Он с трудом очнулся.

– Чарли, прости…, я задумался.

– Я спрашивала, что ты решил. Ты остаешься с нами? – он все еще молчал. – Так как, остаешься?

Он оглянулся. Пристально посмотрел на спрашивавшую его, на ту, которой пытался признаться – в прошлой жизни, быть может. На ее близкую подругу. На своих друзей, ведь он их и теперь продолжает именовать так, даже мысленно. Вздохнул и выдохнул.

– Так странно. Я не знаю, что ответить.

– Но ты хочешь уйти?

– У меня нет выбора.

– Дружище, у тебя его и не было, – нагнувшись, произнес Александр. – Неужели ты еще не понял, одной очень простой вещи. Ты один.

– Я вижу. Я хочу сказать, – он помялся, снова взглянул на Чарли. Наконец, произнес: – Вы дороги мне. Но наш прежний путь мне тоже дорог.

– Выбор уже сделан. Вопрос только, присоединишься ли ты к нему или действительно останешься в одиночестве.

– Это не выбор, – слова уходили, будто в вату, Роман не слышал себя. – Это диктатура и варварство, а я не хочу…

– И я не хочу. Но на первых порах придется смириться с нынешним положением. Да, не всегда приятным, не всем удобным, но, поверь мне, так будет лучше. И для тебя и для других. Для всех.

– Я не верю, что Гитлер это идеал.

– Я тоже не верю. Да и кто на него молится, разве что совсем недалекие люди. Ну и члены партии, это понятно. Вот только он оказался лучшим из тех, кого мы выбрали за последние… сколько там, лет двадцать, наверное. Гинденбург упорно тянул страну в пропасть, как до него это делали Симонс, Лютер, Эберт…. Для сурового времени требуются суровые решения. Так что пусть пока будет диктатура.

– Сулла, если на то пошло, сумел в два года восстановить порядок в Риме, обладая диктаторскими полномочиями, – неожиданно влез Клаус. Александр даже не глянул на него, по-прежнему, пристально разглядывая Кройцигера.

– Все равно, это ненадолго. Гитлер не может править вечно, его сменят свои же. А потом… может, когда-нибудь и до республики доберемся. Если она нам нужна, эта республика.

– Ты сейчас о чем? Конечно, нужна. Просто фюрер принес нам столько благ, нельзя, чтоб он вот так сейчас уходил. Пусть еще лет хотя бы десять поправит, а после… не буду загадывать. Сменщики всегда найдутся, надо только их как следует подготовить.

– Не надо, Клаус. Ведь, главное, чтоб мы и дальше развивались такими темпами, чтоб стали теми, кем и должны быть. Столпом.

Роман слушал и не слышал их. Будто оглох разом. Как во время стрельбы в Вене, когда его контузило и осколком сломало кость ноги. Частный лекарь, которому заплатила за операцию ячейка, спешил избавиться от пациента, выпустил, едва зашив рану. Кость срослась плохо. Когда смог нормально ходить, понял очевидное – ему снова надо бежать. По старому паспорту выехал в товарном вагоне в Швейцарию, первое время прятался там ото всех, никому не нужный – ни чужакам, ни, тем более, местным. Через полгода, уже в тридцать пятом, вернулся.

Потом его разыскала Чарли. Он думал, надеялся, что она скажет одно, но…. Впрочем, тогда все равно бы не сказала, она была с Александром, он уже взяв командование над несуществующей еще группой, говорил веско, убедительно, строил планы, предлагая ему решиться. Стать на путь, по которому Кройцигер и так шел, не сознавая этого. Роман сопротивлялся, он хотел остаться с Чарли, он надеялся…. И только, когда она сказала об их новой клятве молчания, все понял. Сдался и согласился. Вдруг для себя осознав, что только сейчас не просто хочет, но наконец сможет убить Гитлера. Неудивительно, что он полностью отдал себя во власть общей идеи, подготовки к уничтожению лидера нации. Забыв обо всем личном, вернее, отнеся его в будущность. Когда их правосудие свершится. Когда можно будет говорить свободно – обо всем.

А сейчас… Фальшивый паспорт по-прежнему с ним. Германия с ним. А вот люди вдруг стали другими. Или он настолько ослеп, что не понимал, как это происходило. Ведь не за один год подобные изменения случаются. Сознание неподатливо, оно, отягощенное былым опытом, меняется неторопливо, пытаясь приспособиться к новой реальности. А если прежде отвергало его, боролось с ним, то на подобную метаморфозу требуется еще больше времени. Сколько же? Сколько они все молчали ему в лицо?

Кюнц и Фрайтаг прекратили благостный спор. Кажется, Александр успел что-то спросить у него, Роман, погрузившись в себя, не расслышал. Потряс головой. И ответил вопросом на вопрос:

– Я должен хотя бы попытаться понять. Когда вы… когда наш кружок перестал действовать?