Татьяна Короткова - Картонная мадонна. Вольное изложение одной мистификации

И тут он что-то вспомнил. Раскидал рукой письма и визитки, аккуратно сложенные горничной на столе.

– Анюта!

Дребезжание столика на колесиках в коридоре прекратилось. Горничная открыла дверь.

Иванов держал в руке визитку с пентаграммой, на визитке значилось: «Анна-Рудольф, оккультистка, пророчица, ясновидящая, ученица тибетских махатм».

– От кого?

Горничная кивнула на окно.

– Дама лет пятидесяти, русская, но немного странна. Сказала, будет ждать вашего пробуждения. Гуляет под окнами.

– Что ж ты промолчала?

Горничная выразительно посмотрела на него.

– Ах, да, – спохватился Вячеслав, – я сам велел не беспокоить. Зови. Дай одеться.

Горничная кивнула и вышла за костюмом. А Вячеслав подкрался к окну и стал рассматривать гостью из-за тяжелой портьеры.

***

Макс сидел в уютном зале популярнейшего в те годы ресторана «Вена» – изучал меню и блаженствовал. Мимо сновали, сбиваясь с ног, официанты, девушки-буфетчицы криками сообщали о готовности того или иного заказа, за десятками столиков гремели приборами и громко смеялись, к тому же играло механическое пианино фирмы M. Welte&Söhne. Иными словами гвалт в ресторане стоял невообразимый.

Но это был особенный, безумолчный, лакомый шум отменного гастрономического заведения, чьи фирменные блюда и фирменное качество продуктов отрадны желудку настоящего едока. Здешние сосиски были лучше франкфуртских, а уж что до ризотто миланезе, заливной утки, соуса кумберленд, котлет из дичи и прочего – тут «Венской» кухне просто не было равных.

Макс то и дело отрывался от меню: с ним здоровались кивками, почтительными поклонами, шутливыми приветствиями или дружескими похлопываниями по плечу: все – свои. Здесь собирался весь артистический и деловой Петербург, захаживали и те, кому в радость было просто поглазеть, как и что изволят кушать знаменитости.

Он поманил официанта, ткнул пальцем в меню, не забыв про сосиски. Официант помчался исполнять. Волошин, прикинув в уме, что завтрак обойдется в два с полтиной, лениво посмотрел в витринное окно, выходящее на Малую Морскую.

Так и есть. Напротив ресторана встал автомобиль – эта машина преследовала Волошина с утра. Автомобиль въехал на квадратные плиты тротуара и затаился в тени дома. За рулем сидел месье в клетчатом кепи и модерновом креповом пиджаке в английскую клетку. Месье явно нарывался на ссору.

Поссориться с Волошиным было непросто. В детстве мать так беспокоило миролюбие «тюфяка-сына», что она даже подговаривала мальчишек на драки. Макс терпел-терпел, потом раскидал забияк направо и налево, как щенят. Мать успокоилась. Больше Волошин не дрался ни разу.

И вот этот «клетчатый».

Он подкараулил Макса у дома, а когда тот вышел на променад – стал преследовать на некотором расстоянии, невзирая на уличные заторы. Мало того, этот болван дважды нагло просигналил ему. Прохожие оборачивались.

Макс никак не реагировал. Спокойно прошелся до ресторана – любил пешие прогулки, здесь, в Петербурге, как и в Париже, ему не хватало крутых подъемов и спусков крымских гор, вошел внутрь и сразу забыл о странном автомобилисте. «Вена» заставляла забыть о чем угодно.

В этом оазисе, услаждающем все органы восприятия, Волошин бывать любил. Не только потому, что был он отменный едок и прием пищи стоял для него везде и всюду первой строкой. Тут собирались друзья – поэты, они острили, порой бранились, но всегда, отдав должное винам и ликерам, оканчивали пикировки бурными заверениями в вечной любви друг к другу, а паче того – к поэзии. Несмотря на то, что «Вена» в день пропускала через себя сотни посетителей, именно литераторы чувствовали себя в ресторане как дома. Поговаривали даже, смеясь, о «Венском периоде русской литературы», и то было сущей правдой.

«Клетчатый» господин утомился ждать Макса, а, может быть, соблазнился манящей атмосферой ресторана. Он вышел из машины, быстро пересек дорогу и вошел в зал. В это время к Максу подскочил официант с подносом и стал выставлять на стол завтрак и дополнительно заказанные блюда. Макс потянул носом и чревоугодно вздохнул.

Правда, приличия требовали дождаться даму – у Волошина в «Вене» было назначено рандеву. Но дама, как следовало ожидать, запаздывала. А Максу уже не терпелось. Он проглотил первый кусок и снова, зажмурившись, вздохнул, удовлетворенно и уважительно.

А когда он, нацепив на вилку кусочек пушистого хлеба, уже старательно «вылизывал» подлив, у стола возникла Сашенька.