Виктор Житинкин - Новые рассказы о прошлом

Проходя мимо вокзала, я заглянул в окна Митропы, привокзального ресторанчика, там, в тепле и уюте за столами сидели люди. Захотелось тоже туда, но у меня была более важная задача. Для начала я должен был отыскать необходимый мне адрес.

У самого вокзала начиналась длинная кривая улица, сплошь состоящая из частных домов. Самого города видно не было и, по всей вероятности вот эта улица и была той самой Железнодорожной улицей, так необходимой мне. Чтобы убедиться в этом, я решил спросить у людей, копошащихся в автомобиле невдалеке от меня.

На мой вопрос ответила женщина, мужчина в это время был занят какой-то неполадкой в машине.

– Нет ничего проще. Вот эта улица и есть улица Железнодорожная, – сказала она, указав мне на крайние дома. – Какой дом вам нужен?

Я назвал запомнившиеся мне на всю жизнь две цифры номера дома.

– О, это так далеко! Садитесь лучше к нам в машину, мы едем как раз в этом направлении.

Такое предложение оказалось мне как никогда кстати. Попав в тепло, я повеселел, и тут меня как прорвало. Я выложил про себя буквально все – кто я такой и зачем приехал сюда.

Немецкая женщина, выслушав меня, пришла в восторг. Едва ли когда-то в жизни ей приходилось принимать участие в качестве действующего лица в подобной мелодраме. Мужчина был не столь оптимистичен, большого восторга он не проявлял, а лишь периодически поглядывал на меня, не меняя своего мрачного выражения на лице. Меня это не очень беспокоило, важно было то, что я двигался в нужном направлении и в лице женщины, сидящей со мной в одной машине, приобрел, бесспорно, прекрасную союзницу.

Только не натворила бы она чего-нибудь лишнего, мелькнуло в моей голове. Слишком уж много энергии у нее. Мои опасения не оказались напрасными. Моя благодетельница, как только машина остановилась, быстро вынырнула из машины и потащила меня за рукав шинели.

– Ком, ком! – торопила она. Я безропотно, как теленок, последовал за ней к красному двухэтажному зданию.

Все происходило так быстро, что мое сознание, пожалуй, отставало от моих действий и, потому, я оказался перед открывающимися входными дверями совершенно не готовым к встрече, а, увидев женщину, в которой тотчас же признал Ренату Остофф, оробел и совсем потерял дар речи. Моя благодетельница что-то говорила ей быстро, захлебываясь, изредка показывая на меня рукой, а я безотрывно смотрел на Ренату, разглядывая ее, стоящую тихо, со скрещенными и прижатыми к груди руками. Она слушала женщину, глядя мне прямо в глаза, и я видел, как подрагивали ее ресницы, и понял, что и она взволнована не меньше меня.

О чем говорила женщина, я не слушал, но некоторые обрывочные фразы остались в моей памяти до сих пор:

– Я привезла вашего дядю! Да, да! Он дядя вашего ребенка!

– У меня нет маленьких детей. У меня взрослая дочь, – шептала Рената плохо слушающимися губами. – Я ничего не знаю, я ничего не знаю.

Женщина из машины замолчала и вонзила в меня колючий взгляд своих проницательных глаз, видимо, заподозрив страшную ложь в происходящем, но, увидев мои глаза, полные доброты и тепла, именно так я смотрел в голубые глаза Ренаты, она, до конца не понимая ситуации, в которую попала, решила немедленно исчезнуть. Она так и сделала.

Рената даже не заметила, как ушла женщина и продолжала смотреть на меня. Губы ее шевелились, но можно было только догадываться, что они шептали:

– Не знаю. Я ничего не знаю.

Она была застигнута врасплох. Врать мне она не хотела и не могла, а сказать правду не была готова. Видимо, я должен был уйти. Взглянув последний раз на нее, я хрипло сказал:

– Извините. Пожалуйста, – и, немного помедлив, добавил. – До свидания.

Поворачиваясь к двери, я вдруг уловил ее движение – руки опустились с груди, и сама она дернулась в мою сторону. Я приостановился и поднял глаза на ее лицо, но снова все вернулось на свое место: руки на груди, а губы снова что-то беззвучно шепчут. Но я видел этот ее порыв. Двоякие чувства боролись в ее душе, а что там творилось, известно только одной ей, Ренате, да господу богу.

Скрипнув, закрылась за мною дверь. Я шел, тяжело ступая деревянными ногами.

До последнего мгновения я надеялся, ждал, что Рената окликнет меня, но этого не произошло.

По мере того, как я удалялся от дома Остофф, я все сильнее ненавидел себя. Ведь, когда убежала женщина из машины, я мог заговорить с Ренатой, назвав ее по имени, мог сказать ей пару слов о Владимире. И, я считаю, что она обязательно поступила бы иначе. По сути дела, я не был даже признан. Так мне и надо!