М. Зуев-0рдынец - Всемирный следопыт, 1928 № 05

— Выходит, значит, околпачил ты немца? — угодливо засмеялся Петька. — Ну, а к нам то откеда пришел?

— По реке Сакмаре я ходил, на Бугульчанской, Стерлитамацкой пристанях был. А оттоле к вам на Камень забрел.

— Все по государеву делу?

По его! Сам знаешь. Везде народ подымал. Стой, провора! Никак пришли?

Невдалеке зачернело охотничье зимовье, небольшая избенка с одним окошком-бойницей.

— И то, — оглядевшись ответил Петька. — Давай-ка вот сюда, под дубок заляжем. Округ видно будет, место караулистое.

Когда улеглись удобно между корнями большого дуба, Хлопуша вытащил из-за пазухи штоф, поглядел на свет и улыбаясь, сказал:

— Без водки беседа, что свадьба без музыки. Выпьем, провора…

Он первый приложился к горлышку, отпил почти половину и передал штоф Толоконникову. Тот сделал несколько больших глотков, поперхнулся и, вытащив сухарь, начал торопливо закусывать. Хрустя чесноком, Хлопуша сказал строго:　

— Плохо пьешь, провора! Что девка! Наш батюшка-царь таких слуг не любит.

Петька посмотрел на него виновато, отбросил в кусты недоеденный сухарь и подполз ближе:

— Слышь, Хлопуша, давно я у тебя что-то спросить хочу. Да боюсь…

— А ты не робь, провора, — улыбнулся важно в бороду Хлопуша. — Я ведь ничего, не сердитый, коли не пьян.

Поглаживая смущенно ствол ружья, и смотря воровато в сторону, в кусты, Петька сказал:

— Ответь ты мне, для ради бога, мучаюсь я очень: правда ль тот, от кого послан ты, — царь Петр Федорович, иль названец он только, казак донской Пугачев?..

Глаза Хлопуши сразу потемнели, словно глубже в глазницы ушли. На скулах, под тугой кожей, задергались желвачки.

— Торопыга ты, — глухо сказал Хлопуша, — больно скоро знать все хошь. Гляди, голову не сломи. — И уже совсем просто и спокойно спросил:

— Почему мнение такое имеешь, дурень?

— Да как же, — заторопился, будто покатился неудержимо под гору Петька, — ведь и до него были названцы: — Кремнев, да Чернышев, беглые солдаты, да армянин Асланбеков, да беглый пахотный Богомолов. Этот-то пятый уж, что Петром Федоровичем себя называет. Уж и веры более нету…

— Откуда знаешь про тех четверых? — спросил подозрительно Хлопуша. А помолчав, добавил, словно через силу: — И про Пугачева отколь слышал?

— Да хоть и на краю света живем, — вскинул обиженно голову Петька, — а проходят люди мимо, бродяжки, от господ утеклецы [34] Утеклец — беглец, бродяга. ), рассказывают…

— Про тех четырех говорили, правда. А про Пугачева не слышал, — с наивной хитростью сказал Хлопуша. И, словно почувствовав, что Петька ему не верит, расхохотался вдруг:

— Дурак ты, провора! Государь он, иль не государь, тебе печаль какая? Быть бы нам всем в добре. До, него, народ брел розно, а он в артель всех сбил. А артелью, сам знаешь, города берут. Да только што… Чучела ведь он! На безлюдье то и Фома за дворянина сойдет…

— Чучела? — испуганным шопотом выдохнул Петька. — Кто чучела?

— А мы о ком говорили-то? — злобно спросил Хлопуша. — Он начал, и за то спасибо. А кончать не ему. Без него свою стежку найдем, указчиком не ему быть. А ты, провора, — поднялся и встал растопырившись над Петькой Хлопуша, — вижу я человек неплохой, сметливый, да проворный. Вот только дотошен [35] Дотошный — искусный, мастер своего дела. ) ты больно, не в меру. Все тебе знать надо, как и што, не плоше исправника. Аль тебе платят за это, чтоб ты вызнавал все? А? — Хлопуша махнул рукой, рассмеялся загадочно и отошел к дубу. Петька замер испуганно, высоко подняв ноги в коленях и опустив голову, так что шапка чуть не валилась на землю. Последние слова Хлопуши перепугали его. Мелькнула мысль: «Неужто догадался?»

Запел вдруг тихо, мягким баском Хлопуша:

Хлопуша открыл рот, чтоб набрать воздуху, да так и замер. Где-то близко, звонкий трескучий тенорок подхватил:　

— Кто? — шопотом спросил Хлспуша, подавшись вперед, готовый бежать. Затравленный зверь заметался в его глазах.　

— Свои, — безучастно ответил Петька. — С завода. Жженый твой!　

А тенорок, приближаясь, пел: