М. Зуев-0рдынец - Всемирный следопыт, 1928 № 05

О чем думал он? Наверное, обычные охотничьи думы, — о куропатках, которые начали летать на ночевку в деревню на гумна, о волчатах, которые теперь уже не меньше хорошей собаки, о зайцах, жирующих на озимых…

Человек в сермяжной бекеше приподнялся вдруг и глубоко втянул воздух. Ему показалось, что он услышал сладковатый запах разложения. Повернув лицо против ветра, долго, по-собачьи принюхивался. Ветерок опять принес удушливую волну, и человек понял, что, действительно, несет трупным и несет именно с тракта. Встал на колени и увидел верхушку верстового столба с отрубленной головой. Поднялся, подошел к столбу, обошел его кругом осторожно, опасливо оглядываясь по сторонам, словно боясь засады. И лишь только тогда занялся трупом. Окинул внимательным взглядом повисшие руки и ноги, запрокинув голову, снизу поглядел на проткнутый столбом живот, отошел на несколько шагов назад, опираясь на ружье, поднялся на носки и долго разглядывал обезображенное лицо мертвеца. Затем снял шапку, и закрестился, шепча молитву…

Перерубленную топором шею густо облепили мухи. Человек, сломав ветку, согнал их. Мухи поднялись нехотя, с раздраженным жужжанием. Одна большая, зловеще-зеленого цвета, села на щеку человека. Почувствовав ее липкое прикосновение, охотник испуганно замотал головой и даже отбежал от столба…

— Чего, Петра, с мухами воюешь? Вояка! — раздался вдруг рядом, глухой, пришепетывающий голос. Человек в бекеше быстро и испуганно обернулся. Почти над его головой, на каменистом взгорье, стоял человек в красном казацком чекмене [30] Чекмень — крестьянский короткий кафтан с перехватом. ), высокой казацкой же шапке, с длинноствольной винтовкой подмышкой. Прислонившись к огромной в обхват сосне, за которой он до сих пор, повидимому, прятался, человек этот спокойно смотрел вниз.

— Ты, Хлопуша? Вот напугал-то, леший! А я думал уж нивесть кто.

Хлопуша был высок ростом, жилист и широк в костях. При первом же взгляде на лицо Хлопуши, бросался в глаза его изуродованный нос. Ноздри были вырваны до хрящей. Не будь этого страшного уродства, Хлопуша вполне походил бы на почтенного купца или разночинца. Густую рыжую бороду его еще не тронула седина, плоские чуть рябоватые щеки розовели здоровым, ровным румянцем, а черты лица выражали самоуверенность. Но, кроме изуродованного носа, надолго запоминался косой, волчий, без поворота головы, взгляд его глаз. В глазах этих, желто-зеленых, цвета опавшей листвы, горела яркая человеческая мысль, но где-то глубоко, на дне их, затаился темный ужас и злоба зверя, вечно гонимого, затравленного…

— Видишь, провора! — показал Хлопуша на обезглавленный труп. — Лазутчик мой. На Петровский завод я его послал, с государевыми письмами, к работным и мастеровым людям. А заводский командир его заарканил, да, не долго думая, — топором по шее. Ну, да ладно, провора! За все разочтемся скопом. Скоро уж! Ну, пойдем, што-ли. Время то уж не раннее. Мне ваши встречу назначили. У Карпухиной зимовки.

— Годи, Хлопуша. И чего ты с Жженым связался? Подведет он тебя под топор. Ненадежный. Говорю тебе — со мной знайся: Петька Толоконников не выдаст!

— Ладно, — хмуро сказал Хлопуша. — Толкуй, кто откуль! Шагай, знай!

Толоконников обиженно молча вскинул на плечо ружье и затянул туже пояс. Хлопуша пошел передовым. Не прошли и двух верст, как Петьке бросилось в глаза, с какой ловкостью Хлопуша отводил ветви, нависшие над узенькой тропкой, с какой легкостью, а вместе с тем и уверенной твердостью ставил он сбои ноги, обутые в коты [31] Высокие выворотные сапоги. ) из сыромятины, на корневища и обломки скал.

«Э, да ты лазун!» — подумал он. И, не вытерпев, спросил:

— А что, Хлопуша, вижу я, не впервой ты в наших горах? Ловко ходишь!

Хлопуша, не останавливаясь, кинул через плечо:

— Сметливый ты, провора! Верно! Три раза я через ваш «каменный пояс» лазил. Стежка знакомая.

— Пошто?

— С каторги бегал. Из белой арапии [32] В переносном смысле, — где живут дикие; белая — т.-е. под белыми снегами. ), с сибирских рудников.

— Гляди ты! — вырвалось восхищенно у Петьки — Неужто три раза? Ну и голова!

— А Ренбурскую крепость не считаешь?

— Тоже убежал?

— Нет. Сами выпустили. Как батюшка наш, пресветлый царь, Ренбург осадил, — губернатор тамошний, немец длинноногий [33] Оренбургский губернатор, генерал Рейнсдорп. ), меня к нему сам послал с тем, чтоб батюшку-царя убить. А я, пришел к нему, во всем признался. И одарил он меня за это, слышь ты, провора, кафтаном красным, вот этим, — тряхнул Хлопуша на ходу полой своего красного чекменя, — а кроме того, в полковники пожаловал…