Эд. Велле Странд - Всемирный следопыт, 1928 № 01

И так — через каждые 6 часов…

Второй документ — неразборчивая радиограмма, которую уловили разные суда, в том числе и почтовый пароход «Арройя». Она была принята в три часа дня 3 октября 1926 года, и это доказывает, что она была отправлена всего через два дня после отплытия «Стратфорда» с Больших Канарских островов. Это подтверждается и письмом. Это приблизительно совпадает с тем временем, когда норвежское судно видело гибнущую в циклоне яхту в двухстах милях к юго-западу от порта Санта-Крус.

В ней говорилось следующее:

«Лежим на боку. Боимся, положение безнадежное. Потеряли только что Маракота, Хедлея, Сканлэна. Местоположение непонятно. Хедлей… носовой платок… конец… морской глубины… проволока… Помогите…　

Это было последнее непонятное сообщение, дошедшее со злополучного судна, и конец его был такой странный, что его сочли бредом радио-телеграфиста. Тем не менее, оно, казалось, не оставляло сомнения относительно судьбы судна.　

Объяснение этого случая — если это можно принять в качестве объяснения — следует искать в повествовании, помещенном в стеклянном шаре. Прежде всего я нахожу нужным расширить появившийся в печати очень краткий отчет о находке этого шара. Я беру его дословно из вахтенного журнала «Арабеллы Ноулес», направлявшейся под командой Амоса Грина, с грузом угля из Кардифа в Буэнос-Айрес.　

«Среда, 5 января 1927 года. Широта 27°14′, западная долгота 28°. Спокойная погода. Голубое небо с низкими перистыми облаками. Море — как стекло. Во вторую склянку средней вахты первый помощник доложил, что видел сверкающий предмет, который высоко выпрыгнул из моря и затем упал обратно. Его первое впечатление было, что это какая-то странная рыба, но, посмотрев в подзорную трубу, он заметил, что это был серебряный шар, такой легкий, что он скорее лежал, чем плавал на поверхности воды. Меня вызвали, и я увидел шар, величиной с футбольный мяч, ярко сверкавший почти в полумиле от нашего судна. Я застопорил машины и послал бот со вторым помощником, который подобрал эту вещь и доставил ее на борт.　

При рассмотрении оказалось, что это— шар, сделанный из какого-то очень гибкого стекла и наполненный столь легким газом, что, когда его подбрасывали в воздух, он плавал, как детский воздушный шар. Он был почти прозрачен, и мы могли разглядеть внутри его что-то вроде свертка бумаги. Материал шара был такой упругий, что мы встретились с величайшими затруднениями при наших попытках разбить его и добраться до бумаги.　

Молоток не брал его, и только когда старший машинист положил его под машину, шар разбился. К сожалению, он разлетелся в искрящуюся пыль, так что не было возможности собрать куски. Однако мы достали бумагу и, рассмотрев ее, заключили, что она имеет большое значение».

Это все, что мы «знаем о происхождении повествования Кируса Дж. Хедлея, которое мы сейчас приведем без малейших искажений.

Кому я пишу? Смело могу сказать: «всему миру» — но так как это адрес весьма неточный, то укажу определеннее: моему другу, сэру Джемсу Тальботу из Оксфордского университета, хотя бы потому, что мое последнее письмо было адресовано ему, а это послание можно рассматривать как его продолжение. Я готов к тому, что шар имеет один шанс из тысячи — если даже он увидит свет солнца и не будет по дороге проглочен акулой — попасться на глаза человеку среди бесконечных водных пространств; но все же попробовать стоит, да и Маракот тоже посылает шар, так что вполне возможно, что рассказ о наших удивительных приключениях станет известен всему миру. Поверят ли ему — другой вопрос, но когда люди увидят стеклянный шар, наполненный легким, летучим газом, надеюсь, они поймут, что внутри находятся нечто не совсем обыкновенное. Вы, например, Тальбот, не бросите мои заметки, не прочтя их?..

Если кто-нибудь захочет узнать, как все это началось и что мы собирались сделать, он сможет найти все эти сведения в письме, которое, я вам писал 1 октября прошлого года, в день нашего ухода из Санта-Крус. Клянусь, знай я наперед, что нам придется пережить, — я бы спрятался в последнюю отходящую лодку!