– Рассыплется, как и этот мох, – подтвердил его опасения и я, – надо чем-то мягким…
Питочка поворачивает гильзу к солнцу и пристально вглядывается в нее.
– Там какая-то бумага в трубочку скручена, – озабоченно говорит он, как же ее достать?
– Дай я попробую, – тянет руки Валик.
– Еще чего, – отвечает Питочка, – сам справлюсь.
– Надо взять еловую веточку, – советует обстоятельный Влад, – сунуть туда иголками вверх и повращать в сторону закрутки…
– Правильно! – подхватываю я, – бумага будет скручиваться и ее можно извлечь, одновременно вращая.
Питочка так и делает.
С непременным сопеньем и под наши многочисленные реплики и комментарии бумага, наконец, извлекается из гильзы. Это пожелтевший тетрадный листок в косую линию, сложенный вначале вдвое, а затем скрученный в трубочку. К счастью, он не рассыпается в прах – сухое дупло и полное отсутствие солнечного света не дали ему ни сгнить, ни иссохнуть. Идем к толстенной скамейке, изготовленной из половины липы. Питочка засовывает гильзу за пазуху, поскольку в карманы она не влезает и садится на скамью верхом, а мы обступаем его с боков.
– Может, дома развернем? – предлагает осторожный Влад, – а то рассыплется еще…
Но все в нетерпении. Питочка кладет бумагу на довольно гладкую деревянную поверхность и проводит по ней ребром ладони, распрямляя.
– Осторожнее! – шипим мы дружно.
– Сам знаю, – сопит Питочка и проводит ладонью еще раз.
Листок шуршит, но выдерживает. Питочка развертывает его. Каракули. Самые натуральные каракули покрывают весь листок неровными скачущими строчками. К тому же текст исполнялся, так называемым, химическим карандашом и очень плохо читался. Были и при нас тогда еще в ходу такие карандаши, окончание стержня которых намочишь (послюнишь) и можно свободно писать хоть на дереве, хоть на материи, хоть на бумаге. И текст получался, как чернильный. Очень удобно при отправке, например, посылок и бандеролей.
Но здесь, то ли химикалии от времени выцвели, то ли автор очень спешил (что, скорее всего), и текст получился почти на треть скрытый. Мы немедля и азартно подвергли его дешифровке. И вот, что у нас получилось.
…бо уси пагiблi… хвашiсты бамбiлi моцна… кiдалi зажiгалкi… усiх пасекло асколкамi… штаб сгареу… Фадей памер и мой бацька памер… Фадей вялеу перадать Вацеку, што абозывая рэчi пахавау… таксама дакументы… у …цьяй бочажiны Ведзьмiнага ручая па Вандавым балоце… уцек… паусюду рыщут хвашiсты з сабакамi… связный Юрак…
Ни даты, ни подписи на листке не было. Это явно было донесение партизанского связного. Оно свидетельствовало о том, что немецкие каратели напали на партизанскую базу и бомбили ее, в том числе зажигательными бомбами. В результате партизанский штаб сгорел, а все находившиеся в нем погибли от осколков. Погиб и (вероятно командир отряда), по имени Фадей, а также отец Юрека, который, в свою очередь, был партизанским связным. А дупло дуба явно использовалось для безличной связи. Вацек же, предположительно, был руководителем партизан, либо подполья.
Практически все это подтвердилось в дальнейшем в результате наших нехитрых исследовательских изысканий, благо к сведениям о сопротивлении немецко-фашистским захватчикам у нас всегда относились бережно. Но были в донесении Юрека и свои непонятки.
Абозывая рэчi… То есть обозные вещи, предметы из обоза (чьего?) Фадеем были спрятаны. То есть имели какую-то ценность. А также документы. Скорее всего, различные партизанские документы. Записка до адресата не дошла. И неизвестна судьба отважного Юрека. Возможно, он был схвачен поисковыми карательными группами, которые использовали собак.
Имело смысл поискать эти вещи. Тем более что там должно быть и настоящее боевое оружие, которым мы грезили. А в каком же партизанском отряде не было трофейного «шмайссера» (по нашему представлению, созданному тогдашним кино). Ясно, что имущество было утоплено в бочажине (бочаге, яме), судя по окончанию «…цьяй» – в третьей бочажине. Но… Вот незадача. Мы никогда не слышали ни о каком Ведьмином ручье и о Вандовом болоте, хотя нам казалось, что мы знаем все окрест.
После недолгих споров и рассуждений на эту тему мы приняли предложение здравомыслящего Влада.
– Хлопцы, – произнес он веско, – а айда поспрошаем местных, они должны знать!
Местные – это жители небольшой деревушки Маньковичи, до которой было всего-то – перейти по мостику Мяделку и пройти метров сто пятьдесят до первой хаты.
Читать дальше