Василий Лягоскин - Тайна пролива «Врата скорби». Том третий

– Не очень крупным пареньком был Чжай, – пробормотал Анатолий, – а его жена еще меньше.

Никто не скривился, не одернул тракториста; сейчас они были в поиске, и места эмоциям не было. Разве что у Ульяновой, односельчанки Никитина, дрогнули уголки губ – все-таки она не была разведчицей; со смертью в последний раз встречалась, наверное, когда лагерь сотрясала череда злодеяний Зинаны Арчелия – академика и кровавой маньячки.

У окна чуть слышно присвистнул командир, и все дружно подскочили к нему. Удивление полковника Кудрявцева было понятно. От громадного динозавра, едва не разорившего город, мало что оставалось. А над его останками, такими сейчас крохотными, трудились пернатые «мясники». Их крылья неутомимо вздымались кверху, и падали острыми краями на звериную плоть. Так же упорядоченно подлетали; точнее, подходили, волоча длинные крылья, другие орлы, выполнявшие роль перевозчиков. Тело тираннозавра таяло на глазах. Анатолий вдруг застыл, пораженный одной такой простой, на первый взгляд, мыслью.

– Так это же все объясняет! – чуть слышно воскликнул он, и теперь все обернулись к нему.

– Говори, – разрешил командир.

– Одна зацепка, товарищ полковник. Видите, куда летят эти «Птички»?

Кудрявцев, даже не глянув на компас, который (Никитин знал; не раз убеждался) всегда был при нем, тут же ответил:

– Почти точно на северо-восток. Это если ориентироваться по нашим постам. Где север и восток в этом мире, мы пока не знаем.

– Вот он и прозвучало – «в этом мире», – выдохнул рядом профессор.

Но Никитин лишь отмахнулся от него: «Потом!», – и продолжил:

– А куда бежал наш динозавр? Туда же!

– Так он, наверное, инстинктивно, уже мертвый. Повело тело, вот он и бежал, пока сигналы не перестали доходить до конечностей.

– А теперь выслушайте другую версию, – победно оглядел всех тракторист, – представьте, что в голове у зверя был еще один центр – тот самый, что атаковал нас сквозь окна. И он продолжал жить какое-то время; даже после смерти животного. И куда он послал тело? Какую команду подал ему?

– Какую? – это профессор выступил, не успевая угнаться за мыслью тракториста.

– «Домой!».

– И эту команду восприняли Чжай с подругой. Куда они ломанулись? – Анатолий победно огляделся, – конечно, домой – в цитадель.

– Логично, – кивнул после короткой паузы командир, – но почему они бросили здесь защиту?

Никитин помялся, и высказал еще одну гипотезу; такую, какая не могла прийти в голову настоящему военному:

– А может, они раньше разделись? Сами…

Командир еще раз кивнул. Если он и нахмурился, то внутри себя, никак не проявив неудовольствия внешне.

– Ну что ж, – подозвал он разведчиков к другой стороне панорамы – туда, куда сосредотачивали свое внимание караульные.

То есть, за периметр городских границ. Люба Ульянова невольно вскрикнула. Анатолий вполне понял ее. Там, где прежде по тучным травам нескончаемой чередой брели стада животных; где они рождались, вырастали, и умирали – от старости, или в клыках хищников – не было больше ничего. Вернее, тянулась до самого горизонта равнина, поросшая травой оранжевого цвета. Ни одного живого существа Анатолий не видел. Лишь ветерок лениво шевелил «оранжевое море»; гнал по нему в даль длинные волны. Это море резко обрывалось у границы, очерченной квадратом города; его наружными границами.

Эта граница – Никитин и прежде знал, и сейчас прекрасно видел – не была сплошной. Лишь по краям огромного квадрата со стороной в целый километр высились коробки зданий – точно такие же, на которой сейчас в Северном посту толпились разведчики. Две из них было видно; последнюю – Южную – заслоняла собой цитадель. Зримой границей городских владений были сотни столбов – тоже десятиметровой высоты. Именно таким должен был стать последний забор. Межу столбами, кстати, тоже было по десять метров. Анатолий невольно провел линии от каждого из ближайших столбов до вершины цитадели, сейчас нестерпимо блестевшей на солнце изумрудной зеленью. Что ему было до этих длинных бесчисленных отрезков? Никитин не знал; зато хорошо представлял, что означает тянущее чувство неудовлетворенности в груди. Это означало, что совсем скоро сознание вернется к этой картинке; вернется в нужный момент.

А командир перешел к другой стороне прозрачных стен – туда, где изнывали под палящими лучами неласкового солнца поля зерновых культур разной степени зрелости; потом огороды. За цитаделью, и за двумя улочками жилых домов росли сады, перенесенные от храма Артемиды усилиями горожан и волшебными руками «бабки Любы» – так тракторист иногда называл Любашу Ульянову. Сейчас он резко развернулся к ней, когда Ульянова закричала еще громче. Полковник совсем чуть-чуть – сантиметров на пять, не больше – раздвинул створки окна, и даже толстокожему (так признавал сам Анатолий) трактористу показалось, что он услышал слитный стон растений.