Николай Шпанов - Всемирный следопыт, 1928 № 10

Рыбные промыслы Свердрупа тянулись на сотни миль вдоль гранитных, изрезанных фиордами, берегов Скандинавии, а Нейль правил армиями негров на необозримых плантациях сахарного тростника в Южной Америке. Не посвященному в тайны торговой политики трудно понять причину свирепой вражды между норвежской сельдью и желтоватым тростниковым сахаром. Еще менее понятно, почему для прекращения этой внешне бескровной войны понадобилось плыть на тот конец света— в Австралию. Тем не менее, это было так.

Бьерне долгие недели пересекал, моря и океаны, экваториальные лунные ночи делили его корабль на точно разграниченные области серебряно-белого и угольно-черного цветов, Бьерне вдыхал соленые запахи Атлантики и Великого океана; день и ночь безостановочно рокотали под палубой дизеля, и пенный след ложился на гладь вод. Была бурная ночь, когда «Вероника» проходила на расстоянии нескольких узлов [30] Узел — морская мера скорости, равная одной морской, миле (1852 м) в час. Десятая часть морской мили (185 м) называется кабельтовым. ) от порта Эдуарда. Так по крайней мере рассчитывал капитан Джексон.

Джаксон ошибся только на пять миль, и это было непростительно для старого моряка. Дизеля стучали как всегда, и спокойно горели зеленый и красный сигнальные огни, когда «Вероника» налетела на подводные рифы. Их верхушки — острые, как бритва, — сделали свое дело. Рваная пробоина прорезала корпус, и вода ревущими потоками хлынула в трюм. Дизеля замолкли, мгновенно потухли сигнальные огни…

Бьерне надолго запомнил огненные брызги сигнальных ракет и многоголосый крик отчаяния пассажиров. Были спущены шлюпки;, через несколько минут коралловые рифы измельчили их в куски. Бьерне надел на себя все спасательные круги, какие попались ему под руку, и покинул корабль последним. Только двое поступили так героически: капитан — потому что он был настоящим моряком, и Бьерне — потому что он проспал катастрофу; на шлюпку его не взяли, а прыгнуть в воду он не решался до тех пор, пока вода не оторвала его судорожно сжатые руки от поручней капитанского мостика.

Несколько лет спустя, член профсоюза совторгслужащих и инструктор плавания водного стадиона Олаф Бьерне писал своему приятелю Гаральду в Берген, улица Гаакона, 14:

«Дорогой Гаральд. Как поживаешь ты, как поживает золотой лев на вывеске у Тромсена, поручения которого, кстати, так и остались невыполненными? Липы уже отцвели на Страстном бульваре, а у вас, вероятно, еще осыпаны сады золотой пылью их медоносных цветов. У меня отпуск сейчас, я все дни провожу на солнце, в воде и передаю бронзовым от загара русским юношам и девушкам то уменье владеть своим телом, которому научил меня остров Парава.

Ровно год я был Робинзоном, Гаральд. Приютивший меня чашеобразный остров Парава (в прошлом— мощный морской вулкан) изобиловал самой чудесной растительностью и самыми невиданными представителями фауны. В центре острова, в кратере вулкана, на несколько миль раскинулось гладкое голубое зеркало лагуны, отвесные берега которой осыпались к берегу космами песчаных пляжей. Пальмы и хлебные деревья сходились в рощи и снова, словно в затейливом танце, вереницами уходили к морю. Зеленые поляны расцвечивались белыми, желтыми и ярко-красными ирисами и лилиями; гиганты-папоротники образовывали сумрачные заросли у подножья концентрически опоясавшей остров скалистой гряды.

Я не терпел на острове Парава недостатка ни в чем, даже в белье всех цветов радуги (сундук боцмана был неисчерпаем!), и имел более чем достаточно времени для того, чтобы основательно проанализировать свое отношение к Золотому льву. Спокойная, глубокая и прозрачная вода лагуны доставляла мне пищу в изобилии. Яркие рыбы с золотой спиной, непарными, пышными плавниками и злым ртом нападали друг на друга в тени скал. Я охотился на этих рыб, отведывал сочное мясо колоссальных устриц, нежившихся на золотых отмелях Паравы, лакомился дикими голубями и длиннохвостыми попугаями. Однако уже полгода одинокой робинзонады вселили в меня неистощимую жажду людского общества, И лишь воспоминание о старом геральдическом льве, охранявшем днем и ночью сумрак пропахшей сургучом конторы Тромсена, охлаждало это страстное неутоленное желание.

Желанное всегда приходит неожиданно, Гаральд. Последние месяцы своей робинзонады я проводил на верхушках пальм, исследуя, обширную гладь океана в тщетных поисках корабля-спасителя. И вот однажды дымок с наветренной стороны Паравы возвестил о приходе спасителя. Он шел к острову, постепенно вырастая. Двухмачтовый барк с вооруженным секирой золотым львом на корме!..