Илья Уткин - Приключения Синих Космонавтиков. История одного запоя

Приехала красивая молодая пара со спящим на руках мальчиком, Шамиль отправился с ними в дом, за ним поднялись и девушки-татарки. Блондинки Катя и Оля – или Оля и Катя, остались на террасе, и Леха щедро намешал им мартини с водкой – как в известном фильме. Пили они охотно и быстро, со смехом подставляли нам пустые бокалы для добавки. Они явно готовились к более тесному общению, однако, Леха потащил меня в сауну, а потом – в беседку на «приватный базар», как он выразился, и наших прелестниц мы потеряли.

– Старик! – хмельной, разгоряченный после бани Леха ворошил мне волосы своей лапищей и проливал из стакана скотч, – Когда же мы последний раз виделись, ты помнишь? Девяносто четвертый, пятый? Мы в Крым рванули, ты набухался и от поезда отстал, а мы тебя ловили, а потом в Киеве шороху дали, шишки на рынке покупали…

– Нет, потом мы с тобой, потом мы с тобой еще на яхте плавали – ты же говорил сейчас – помнишь?

– О, бля, точно! А ты знаешь, что Слепой своего «Веню» утопил? Реально, в том же сезоне! Сухогруз подрезал! Ха-ха-ха!

История с яхтой, только что рассказанная Лехой в компании, была, конечно, слегка приукрашена – но сугубо ради художественной выразительности. В круиз по заливу мы тогда отправились вчетвером: мы с Семеновым, бизнесмен Паша и сам капитан Коля по кличке «Слепой» – погоняло ему прилепили рэкетиры, для которых он сочинял всякие воровские баллады – забавный такой, бородатый бард в очках, воплотивший свою детскую мечту в построенной своими руками маленькой бригантине. Название судна – «В. Ерофеев», не оставляло никаких сомнений в том, что судьба его будет бурной, загульной и не слишком долгой.

Я помню, как ночевал на фортах в удивительно теплые ночи, без палатки, раскатав прямо на старом карельском граните свою видавшую виды туристскую «пенку», помню, как у нас украли одну коробку текилы – кто? Я думаю, ангел-хранитель. Была дикая качка и морская болезнь, отказ двигателя и руля, вопли и падения за борт. Как же мы хохотали потом, расслабляясь и «догоняясь» после неожиданно блестящей проводки яхты через узкую гавань обратно на стоянку и мастерской швартовки с одним уцелевшим гротом! Смеялись Леха и Коля Слепой, как оказалось, экспромтом разыгравшие самый настоящий спектакль, заставивший нас с Пашей всерьез принять легкую зыбь в «Маркизовой Луже» за шторм века! Все почти, как у Джека Лондона, только там про кровожадных туземцев было…

Вот тогда и закончилось наше последнее с Лехой приключение. Да, да, точно. Жизнь разлучила нас решительно, как будто раскидав по разным полушариям. Теперь мой друг настаивал, чтобы я подробно отчитался за все прошедшие годы, но мне-то рассказывать было нечего – после блестящих Лехиных скетчей моя история казалась мне теперь безвкусной, малоинтересной.

Три реабилитации в институте Бехтерева. Новые друзья, поход в Фанские горы. Еще – Кавказ, восхождение на Эльбрус. Женитьба на альпинистке, москвичке Маше Сорокиной, переезд в столицу, где я восстановился на журфаке. Начал писать, сравнивая себя с Довлатовым, пытался не подражать его, как мы называли, пост-хемингуэевскому стилю, но все равно получалось слишком похоже. Я и пил, наверное, отчасти подражая Довлатову. Потом заметил, что подражаю другому хорошему писателю – Пелевину. Из университета и чуть позже – с работы, я вылетел в тот же год. Умер в Петербурге мой отец, спустя месяцев пять – мама. Я развелся с Машей. Мое алкогольное наваждение приняло характер циклических запоев. В перерывах я умудрялся находить хорошую работу. Я успевал заниматься творчеством, сплавляться на рафтах и каяках по бурным Алтайским рекам, посещал даже – между полетами в глубокое безмолвие – спортзал и театры, делал ремонт в квартире, заводил романы.… Однако, каждые полгода, а то и чаще, меня неизбежно всасывало в синюю трубу и выплевывало спустя пару-тройку недель всего истерзанного, все потерявшего.

А еще я жил в деревне, лежал в дурке, потом еще в двух больницах, встретил и полюбил женщину, женился на ней, зачал сына, и – продолжал срываться еще чаще, еще страшнее…

Мой отчет вместился в десять минут. Мы прикончили остатки виски в бутылке и доели нарезку, надо было возвращаться к бассейну за добавкой, но Леха уже начал свою историю – и она оказалась короче моей.

– Извини, старик, похоже, у меня все самое смешное осталось там же – пока мы были вместе. Ты Цырю помнишь? А Зэпа? Ну, ладно. Когда в девяносто седьмом Маневича завалили, случилась неслабая такая войнушка. Большой волосатый песец пробежал по рядам уцелевшей братвы. Зэпа мочканули «ореховцы» – за что – непонятно. Цыря испарился – я подозреваю, его тоже в лесу прикопали. Я-то особенно с ними не работал, я вообще ни в каких бригадах не бычился. По разным вопросам пересекался, иногда помогал по старой дружбе. Но мусора сперва меня закрыли, плотно так. Потом разбираться стали, дело из говна слепили, чтобы не зря мучился. Год в «Крестах», второй на зоне. Откинулся – жить реально негде. Маманька умерла. Кое-какие кореша остались, поселили в домике на Володарке. Я пошел в «мужья на час» – легкая страничка! Справки там не требовались, чинил-ремонтировал все подряд, не грубил, не жадничал. Одна мадам вцепилась намертво: живи, блядь, у меня! Я оценил все за и против – короче, одни плюсы, все чисто. Кольнуло, правда, что-то в груди, типа шестого чувства, но у меня же остальные пять – в таком загоне были.… Это после того, как я ей посудомойку сделал, повесил полку и оттрахал с трехлетней голодухи так, что сам удивился! А у нее свой домина в Стрельне, попроще, чем у Шамы, но после кичи и будки в Володарке – чисто царские хоромы в Константиновском дворце.