Сергей Спирин - Полярные незатейливые рассказы

А между тем толпа рабочих на палубе, не теряя времени, приступила к разрушению ледокола. Совершенно непрошеные слезы вдруг блеснули в глазах старого полярного капитана. Бесстрашный морской волк, покоритель северных широт и мастер филигранных проводок, медленно ушёл с капитанского мостика, впервые не затворив за собою дверь.

Толя – великолепный радист, любит ездить с нами на лед, и его помощь в тяжёлой экспедиционной работе порой просто неоценима. А ещё наш Толя славен тем, что умеет при развёртывании полевой метеостанции прямо из вездехода, лёгким движением руки воткнуть срочный метеорологический термометр в снег и при этом не разбить тонкий стеклянный инструмент. Справка для въедливого читателя: Толя втыкал в снег непригодный для измерений термометр, наблюдения по которому не проводились, но ведь не расколол же он его ни разу. Фантастика, да и только!!! Проделывал он этот номер неоднократно, и даже на бис, ко всеобщему удовольствию публики.

Публика – это два гидролога, гидрохимик и вездеходчик – маленький экипаж боевой гидрологической машины под названием ГАЗ-71. Почти месяц мы ползаем на ней по торосам Чаунской губы, собирая по крупицам научные данные о термическом и ледовом режиме водоёма.

Экспедиция близится к завершению: последняя бурка во льду, последняя серия приборов в воде, последние отсчёты и отбор проб. И вот приборы собраны, закреплены по-походному, контрольный осмотр проведён, а вездеход напрягся в ожидании команды «домой», которая должна прозвучать после традиционного залпа из ракетниц.

– Давай звуковую бахнем, – предложил кто – то из гидрологов.

– Дай я, – схватил ракету гидрохимик Генка. Недолго думая, отвинтил защитный колпачок, вытряхнул пусковой шнур с колечком и, подняв повыше руку, дёрнул за него. Ракета ушла в небо, оставляя за собой дымный след. И где-то далеко, в вышине, раздался грохот, похожий на орудийный выстрел.

Почти месяц мы ползаем на вездеходе по торосам Чаунской губы

Звуковая сигнальная ракета обладает зарядом большой мощности и удержать её в руке во время выстрела невозможно, поэтому запускать её нужно из специального металлического стакана, надежно закреплённого на морском или сухопутном транспортном средстве.

Разбитая Генкина рука стала подтверждением того, что звуковые ракеты нужно запускать только из стакана. Дымящийся корпус ракеты после удара о руку воткнулся в снег у его ног.

– Не умеешь! Смотри, как надо! – азартно выкрикнул Вовка гидролог и вторая ракета своим грохотом разорвала арктическую тишину. Эффект оказался тем же – разбитая рука и дымящийся корпус ракеты в снегу у Вовкиных ног.

– Оба вы неумёхи. Кто же так ракеты пускает, руку – то резче отдёргивать надо, – сказал второй гидролог и потянулся за третьей ракетой.

Всё! Домой!

Руку Серёга отдёрнул достаточно резко и корпус ракеты её не задел, но колено выставленной вперёд правой ноги оказалось на пути летящего вниз снаряда. Удар смягчили меховые штаны и серьёзной травмы колена удалось избежать. Экспедиционники молча переглянулись, а Толя, глядя на незадачливых стрелков, задумчиво произнёс:

– Ну, вот чему нас жизнь учит?…

– Да ничему она не учит, – после небольшой паузы с печальным вздохом ответил на поставленный вопрос наш экспедиционный философ.

– Всё! Домой! – скомандовал вездеходчик Санька.

Экспедиционники заняли свои места и вездеход, клацая гусеницами, уверенно покатил по снежной целине на базу.

21 октября 1987 года впервые в истории ледовая разведка по маршруту Певек – Медвежьи острова – Черский для атомохода «Сибирь» не была выполнена из-за чудовищного обледенения. Оно началось на первом галсе у мыса Шелагский. Срывающиеся с кончиков винтов льдинки, ударяясь о фюзеляж ИЛ-14, создавали впечатление сыплющегося на самолет песка. Это никого не взволновало – такие условия полёта в осенней Арктике не редкость. Кромки крыльев покрылись тонкой корочкой прозрачного льда.

На втором галсе после разворота на запад обледенение усилилось, и с винтов полетели крупные куски льда, удары которых о фюзеляж напоминали частую барабанную дробь. Сильного беспокойства это тоже не вызвало, антиобледенительная система работала, с кромок крыльев набегающим потоком воздуха периодически срывало лед. Всё шло, как обычно. Рабочая высота – 100 метров, видимость – под собой. Экипаж и гидрологи – при деле. Очередной разворот, легли на третий галс и началось – самолёт стремительно начал обрастать белым ледяным панцирем. Лобовые стёкла замерзли и попытка командира очистить их с помощью штурманского транспортира через открытую форточку потерпела крах. Небольшая, очищенная поверхность стекла мгновенно покрывалась толстым слоем рыхлого белого льда. Плоскости перестали сбрасывать лёд. Жучки-моторы затряслись, и их необычная вибрация стала ощущаться в кабине. Барабанная дробь усилилась, вероятно, куски льда, бьющие по корпусу всепогодного корабля, стали крупнее. Нужно было принимать решение: продолжать разведку или уходить от обледенения. Конец сомнениям положил первый сильный удар по обшивке. Впечатление было такое, что кто-то снаружи бросил в наш самолёт кирпич. Потом кирпичи стали попадать в наш лайнер всё чаще и чаще. Казалось, что огромные куски льда хотели пробить обшивку и ворваться в салон. Машина отяжелела, вероятно, она набрала не одну тонну льда. Поскольку полёт протекал на небольшой высоте, путь к свободе от ледяных оков лежал только наверх. Командир корабля прекрасно это понимал и мы начали набор высоты. С выходом на берег облачность отступила и обледенение прекратилось, с винтов слетели последние кирпичи и ледяные песчинки, а вот на крыльях и фюзеляже лёд сохранился до посадки в Черском. По образному сравнению кого-то из лётчиков со стороны самолёт выглядел, как дед Мороз. Толщина ледовых образований на внешней кромке крыльев и в носовой части достигала, примерно, 15—25 сантиметров, а в плоскости вращения винтов на корпусе нашей «ласточки» после кирпичного обстрела остались глубокие вмятины.