Уилбур Смит - И грянул гром

— Еще, — требовала она — еще.

Сину хотелось смеяться вместе с ними. Ему хотелось подбежать и схватить их обеих на руки. Неожиданно он понял, что именно в этом и заключается смысл жизни. Женщина и ребенок. Его женщина и его ребенок.

Рут подняла глаза и увидела его. Она застыла, прижав дочку к груди, и маска безразличия скрыла лицо. — Здравствуй. — Он стоял рядом с ними, теребя в руках шляпу.

— Здравствуй, Син. — Ее лицо озарила слабая, неуверенная улыбка. — Тебя так долго не было. Я думала, ты вообще не придешь.

Син широко улыбнулся и сделал шаг вперед, но в этот момент Темпест, до этого смотревшая на него с любопытством, начала вырываться и кричать:

— Дядя! Дядя! — Она била Рут по животу, потом наклонилась к Сину, собираясь дотронуться до него.

Рут от удивления чуть не уронила девочку. Бросив шляпу на землю, Син подхватил ребенка.

— Еще, еще! — кричала Темпест, требуя, чтобы ее подбрасывали.

Син слабо разбирался в детях, но, вспомнив, что у них мягкая макушка, пришел в ужас оттого, что может уронить девочку и она ударится головой. Наконец Рут перестала смеяться и взяла у него ребенка.

— Пошли в дом. Пора пить чай.

Они медленно шли по газону, держа девочку за ручки, и так как ей нe надо было соблюдать равновесие, то она сосредоточилась на том, какую ножку надо ставить раньше.

— Син, первым делом я хочу кое-что узнать. — Она смотрела на ребенка, а не на него. — Ты… — Она сделала паузу. — Соул… Ты мог предотвратить то, что с ним случилось? Я имею в виду, ты не… — Ее голос дрожал.

— Нет, я не мог, — отрывисто произнес он.

— Поклянись мне, Син. Ради Бога, поклянись!

— Я клянусь тебе. Я клянусь… — Он прервался, решив, что его жизнь — не такая уж важная штука. — Я клянусь жизнью нашей дочери.

Она с облегчением вздохнула:

— Вот почему я не писала тебе. Мне надо было знать наверняка.

Ему захотелось рассказать ей о том, — что он намерен взять ее с собой, о Львином холме и об огромном пустом доме, где она будет хозяйкой. Но он знал, что сейчас — неподходящий момент, ведь только что они говорили о Соуле. Надо было подождать.

Они подошли к дому Голдберга. Рут отдала ребенка няне. И пока они пили чай, Син пытался скрыть то, что можно прочесть во взгляде, обращенном на любимую женщину.

Когда они остались вдвоем на лужайке, Син не удержался:

— Рут, ты поедешь домой со мной.

Она остановилась у розового куста, сорвала цветок, обрывая лепесток за лепестком, бросала на землю и только потом посмотрела в лицо Сину.

— Я? — тихо переспросила она. Син испугался выражения ее глаз.

— Да, — подтвердил он. — Через несколько дней мы сможем пожениться. Нам потребуется время только для того, чтобы расписаться и собрать вещи. Потом мы уедем на Львиный холм. Я еще не рассказывал тебе о нем.

— Черт тебя побери, — тихо произнесла она. — Черт тебя побери с твоим самомнением.

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Ты махнул хлыстом и думаешь, что я буду лаять и прыгать через обруч. — Злость завладела ею. — Я не знаю, как ты обращался с другими женщинами, но я не проститутка и не допущу, чтобы со мной обращались подобным образом. Неужели ты не в состоянии вообразить, что я не собираюсь за тебя замуж? Как ты мог забыть о том, что я вдовствую всего три месяца? Как ты мог подумать, что я, не относив траура по мужу, брошусь в объятия другого мужчины?

— Но, Рут, я ведь люблю тебя. — Он пытался успокоить ее, но она продолжала кричать:

— Тогда докажи это, черт тебя побери. Докажи своей нежностью. Разговаривай со мной как с женщиной, а не как с пустым местом. Постарайся понять меня.

И тут его удивление сменилось гневом, и уже он в свою очередь крикнул ей:

— В ночь бури тебя не мучили подобные угрызения, да и впоследствии тоже.

Это был удар хлыстом. Она отступила назад, и смятые розовые лепестки выпали из ее рук.

— Ты — свинья, — прошептала она. — Убирайся и никогда не возвращайся, никогда.

— Всего наилучшего, мадам. — Он надел шляпу, развернулся и быстро пошел по лужайке. Дойдя до гравийной дорожки, он замедлил шаг и остановился, проклиная свою гордость и несдержанность.

Он медленно повернулся. Лужайка была пуста.

По широкой мраморной лестнице Рут добежала до своей спальни и бросилась к окну. С высоты третьего этажа его фигура казалась не такой большой, темная одежда контрастировала со светлым гравием. Он дошел до ворот и остановился. Она высунулась из окна, чтобы он мог заметить ее, когда повернется. Рут видела, как он неторопливо прикурил длинную черную сигару, бросил спичку, постоял, расправил плечи ушел.