Эжен Сю - Плик и Плок

Ободрив себя несколько полным глотком рома, он продолжал:

— Я вошел, и представь себе, что я едва не задохнулся, видя труп нашего бедняжки Кернока, объятый полосой синего пламени, которое пробегало от головы до ног, точно как пламя зажженного рома. Я подошел, стал заливать водой, но увы... он горел еще сильнее, ибо уже почти наполовину поджарился.

Грен де Сель побледнел.

— Это удивляет тебя, друг мой; я так ожидал этого, я предсказывал ему это.

— Предсказывал?!

— Да. Он пил чересчур много рома, и я всегда говорил ему: «Старый товарищ, ты умрешь от скоропоспешного воспламенения », — сказал важно Дюран, упирая на каждое слово и надувая свои щеки.

Он хотел сказать: «от скоропостижного воспламенения», как справедливо и решительно определил причину смерти Кернока доктор Кемпер, человек, весьма хорошо знающий свое дело, но за которым послали слишком поздно.

— И это вас не приводит в трепет, господин Дюран? — спросил Грен де Сель, с прискорбием замечавший, что экс-тимерман-хирург-констапель шел по следам своего покойного капитана.

— Меня? Это большая разница, любезный; я смешиваю всегда ром с вином, а старый гуляка пил чистый.

— А, а!.. — отвечал Грен де Сель, не совсем уверенный в воздержанности господина Дюрана.

— Посмотри, — сказал этот последний, — вот молодец, который умрет в шкуре вора, если не сдерут с него ее с живого.

И он указал на высокого, сухощавого человека в синем мундире с серебряным шитьем, проходившего по площади.

— Как бы я желал, чтоб мы были вместе на борту с этим псом Пликом. Он с привязанными руками к вант-трапу, с обнаженной спиной... а я с добрым линьком в руке. Не могу забыть, что наша доля приза, прошедшие через руки этого негодного комиссара, уменьшились в девятнадцать раз. Что вместо полученных мною шестидесяти тысяч франков, на которые живу около двадцати лет, я должен был иметь, по крайней мере, миллион, и что этот бедный Кернок получил всего двести тысяч франков, из всех бочек, приобретенных нами на испанском трехмачтовике!

— Ба! — подхватил Грен де Сель, — что за беда — больше ли, меньше ли? Я однако был весьма доволен, что мог оставить свое ремесло и был в состоянии из доставшейся мне части купить рыбачье судно для плавания около берегов. При всем том, с тех пор, как я не вижу этого несчастного Кернока, мне будто чего-то не достает.

— Кстати, — возразил Дюран, — я думаю, что пора уже нам идти на панихиду, которую мы заказали отслужить по старому бедняжке в приходе Святого Иоанна.

Грен де Сель вынул из кармана серебряные часы как минимум в дюйм толщиной.

— Ваша правда, господин Дюран, уже десять часов.

Потом, поднеся ему часы, привязанные тщательно к длинной стальной цепочке, оплетенной черным шнурком, сказал:

— Посмотрите, узнаете ли вы их?

— Узнаю ли их!.. Это те самые, которые добрый Зели просил меня отдать тебе в день сражения « Копчика » с корветом! Я еще будто вижу его, протягивающего мне руку и говорящего: — Возьми, это для Грен де Селя. Прощай... друг... не дай промаха.

— Черт возьми! — сказал старик, растрогавшись, — теперь мысль о том для меня гораздо грустнее, нежели в то время. Бедный Зели! — И голова Дюрана упала на его сухие и морщинистые руки.

Грен де Сель, казалось, был погружен в горестное воспоминание, смотря на свои часы.

— От вас следует за пять литров и одну бутылку рома, — сказал трактирщик, подойдя к ним с шапкой в руке, беспокоясь о продолжительном пребывании двух моряков.

— Вот тебе за все, — сказал Грен де Сель, бросив ему золотую монету.

И подав руку старому Дюрану, он пошел с ним к часовне святого Иоанна.

После панихиды, все население кантона Трегерельского, сопровождаемое приходским священником, медленно пошло на кладбище, где покоилось тело любимого ими Кернока.

Там священник прочитал несколько молитв, которые хором были повторены присутствующими, стоявшими на коленях. Затем все разошлись по домам.

Дюран и Грен де Сель остались одни.

И солнце давно исчезло уже за горами Трегерельскими, а два друга сидели еще на могиле Кернока, в безмолвии и задумчивости, закрыв лицо руками.

Таможенные сыщики.

Платье на фижмах.

Чулосы, или чулильо — пешие тореадоры или бойцы. Они выходят на вола с разноцветными яркими тканями и, размахивая ими, раздражают его.

Бандерильи — палки длиною около двух с половиной футов, обвитые изрезанной бумагой, с острыми зубчатыми железными концами. Для наказания за робость или хладнокровие вола, их употребляют также с фейерверком, то есть окружают ракетами и петардами, когда зажженный трут, насаженный на острие и сдвинутый углублением бандерильи в шею животного, воспламеняется в одно мгновение. Чулосы, употребляющие их, называются бандарильясами.