Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1930 № 04

Однако охотник не растерялся. Убедившись, что берег для него недостижим, он старался направить берестянку в то место, где было меньше белой пены. Там он еще мог надеяться проскочить как-нибудь через порог. Самая большая опасность угрожала ему от камней, которые, как острые клыки, там и тут выдавались из воды. Вот один из таких клыков вырос перед носом челнока, но Тумоуль во-время оттолкнулся веслом. Челнок несся все быстрей и быстрей. Оттолкнувшись от нового камня, Тумоуль скользнул взглядом по берегу и с удивлением заметил на нем группу людей. Но в этот момент его так качнуло, что он едва устоял на ногах. Высокий вал поднял его суденышко на пенящийся гребень, а затем со злобным ревом, словно радуясь своей победе, швырнул вниз.

Людей на берегу было много. Это были «большие и маленькие шаманы», которые должны были поселиться в деревянных чумах, выстроенных у подножья Чувакана. Тут было несколько врачей, фельдшера, сиделки, завхоз, учитель. Они поднимались вверх по реке на больших шишках, которые тянула лямками артель рабочих. Разгружая лодки для провода их через порог, они заметили берестянку и теперь с удивлением следили за ней.

— Это безумие, его разобьет о камни! — сказал один из врачей, следя за плывшим в берестянке человеком.

— Тунгусские берестянки иногда проходят там, где не может пройти обыкновенная лодка, — заметил один из рабочих. — Лишь бы ее не захлеснуло водой.

Берестянка между тем стремительно приближалась к главному перекату- Взлетев на белый гребень, она ринулась вниз, а в следующее мгновение исчезла из глаз. Все ахнули и бросились к лодкам, стоявшим по ту сторону порога. Берестянка не вынырнула, но человек ожесточенно боролся за жизнь. Его то-и-дело накрывало волной, но через некоторое время он снова появлялся на поверхности. Наконец его вынесло на спокойный плес. В это время одна из илимок отчалила от берега, а десять минут спустя все обступили вытащенного из воды человека. Он держался на поверхности до того момента, когда к нему подоспела помощь. Теперь он лежал без сознания. Голова у него была в крови.

— Нужно удивляться, как он мог так долго держаться, — сказал врач, осматривая его. У него проломлен череп.

— Что же теперь с ним делать? — спросил кто-то.

— Не можем же мы его бросить в таком состоянии, — пожал плечами врач. — Если он выживет, то это будет первый пациент в нашей больнице на культбазе. Ему долго придется поваляться, пока мы его вылечим…

Дни сплетались в месяцы, месяцы в годы. Угрюмый Чувакан еще лежал в снегах, но ленинградские скверы уже кудрявились зеленой листвой. Город перестраивал свою жизнь по-летнему. Пионеры маршировали по улицам в одних гимнастерках, а поезда на юг уходили переполненными.

В один из таких дней в небольшой комнате шестиэтажного дома сидели у стола два человека. У одного было скуластое бронзовое лицо, черные наивные глаза; коротко остриженные волосы топорщились как щетка. Одет он был в защитную гимнастерку, к которой был приколот значок Рабфака северных народностей.

— Вот и разыскал вас, товарищ Суслов, — говорил он, показывая белые крепкие зубы. — А вы как будто не узнали меня маленько.

— Да как узнать? — улыбнулся тот. — Последний раз я видел тебя, Тумоуль, в рваной парке и оленьих торбасах — помнишь, когда ты уезжал с культбазы?.. А теперь ты вон какой молодец! Почти три года прошло.

— Три года, — кивнул головой рабфаковец.

— Скучал, поди, по тайге?

— Ого, как было худо первое время! Есть не мог, спать не мог — только о тайге и думал. Потом шум этот — голова у меня была как котел. Убежать даже вначале хотелось…

— Это в роде того, как ты тогда бежал в Москву, в Цека?

— Вот-вот, — захохотал Тумоуль. — Дурак какой был, хотел с одним котелком в Москву дойти…

— А теперь как, найдешь дорогу в городе?

— Ну, теперь я хожу по городу как по тайге, — с гордостью сказал рабфаковец. — В нем трудно только после леса. Это все равно, что буквы: сначала они кажутся темными, а как научишься их разбирать, так все и ясно становится.

— А где лучше, в городе или в тайге? — улыбаясь, спросил Суслов.

Тумоуль удивленно вскинул глаза.

— Город хорош, а тайга лучше, — решительно ответил он. — Надо только, чтобы в тайге жили по-другому…