Лазарь Лагин: Остров Разочарования

К этому времени достопочтенному Джошуа Сквирсу - так назывался теперь Пентикост, скрывавшийся от гнева своего всемилостивейшего короля, - судье, врачу и богатейшему и именитейшему землевладельцу Джошуаленда, минуло сорок девять лет. Он уже давно оправился от перенесенных болезней, но не растолстел от спокойной и сытой жизни, был по-прежнему сух и жилист и с одинаковой энергией и упорством занимался как своими судейскими и врачебными обязанностями, хлопотами по своим обширным латифундиям, по возглавляемой им компании торгового и пассажирского судоходства, связывавшей постоянными рейсами берега нескольких английских колоний, так и по своим чисто семейным делам. Ибо достопочтенный Джошуа Сквирс вот уже три с половиной года был счастливо женат на молоденькой сестре одного небогатого переселенца из Глазго и теперь был отцом трех огненно-рыжих здоровяков, ползавших, бегавших, шнырявших и шумевших в просторном бревенчатом доме своего отца.

Его доля в трофеях, ниспосланных всевышним на острове святой Изабеллы, составляла внушительную сумму - двадцать семь тысяч фунтов стерлингов. Десять тысяч из них он вложил в судоходную компанию, и они давали, благодарение господу, немалый доход. Остальные семнадцать тысяч пошли на учреждение банкирской конторы, первой в Джошуаленде, и дела ее тоже не оставляли желать лучшего. Через три года не было человека на сто миль в округе, который не задолжал бы такую сумму, которая держала его на крепкой привязи к банкирской конторе «Джошуа Сквирс и сыновья». Время от времени, когда проценты по долгу достигали достаточно внушительных размеров и должник полностью созревал для банкротства, к нему приходил сам достопочтенный Джошуа Сквирс собственной персоной (это были еще добрые, старые времена, когда все делалось демократично, по-семейному, без посредников и судебных, исполнителей), призывал благословение божие на своего неисправного должника, изгонял его из больше не принадлежавшего ему дома и сам вступал во владение всей его движимой и недвижимой собственностью. Внезапно в расцвете сил умер его совладелец по судоходной компании. Сквирс предъявил векселя покойного на сумму, значительно превышавшую его долю в компании, и стал ее единственным владельцем. Но его великодушие было столь велико, что он не выгнал на улицу семью покойного и не востребовал с нее остаточную разницу по векселям, больше того, он стал из личных средств выплачивать ей пенсию в размере трех фунтов и десяти шиллингов в месяц, хотя никто, кроме него, не знал, что векселя были им подделаны в ту самую ночь, когда умер его компаньон, в перерывах между утешением рыдавшей вдовы и хлопотами по организации похорон, достойных такого именитого покойника. Он шел по дорогам богатства, почета и могущества по трупам соседей, добрых знакомых и друзей. Его слава распространилась далеко за пределы Джошуаленда. Его имя было достаточно известно в Вирджинии, Массачусетсе и даже в голландской фактории Новый Амстердам, которая через тридцать восемь лет стала английским городком Нью-Йорком. О Джошуа Сквирсе говорили, как о человеке суровой и праведной жизни, пуритане из Саутгемптона, те самые «отцы пилигримы», которые, прибыв в Америку на корабле «Майский цветок», основали благословенную господом колонию Нью-Плимут. Он быстро стал одним из виднейших аристократов кошелька в колониях, якобы не признававших аристократов по рождению.

Не следует только думать, что финансовое и политическое могущество банкирского дома «Джошуа Сквирс и сыновья» и после того, как он лишился рачительного руководства своего основателя, всегда развивалось по восходящей прямой. Уже в восьмидесятых годах восемнадцатого века в итоге бурного хозяйствования трех подряд поколений руководителей это была всего лишь одна из многих тысяч заурядных провинциальных банкирских контор, богатство которой состояло не столько в материальных ценностях, сколько в традициях. Только скопидомская изворотливость и осторожность второго отца этой фирмы - Урии Дональда Сквирса - удержали ее на поверхности в дни страшных кризисов тысяча восемьсот девятнадцатого и тысяча восемьсот тридцать седьмого годов. Былое величие вернула этому старинному банкирскому дому обильная военными заказами и покладистыми и высокопарными взяточниками гражданская война тысяча восемьсот шестьдесят первого - шестьдесят пятого годов. В это славное четырехлетие фирма «Сквирс и сыновья» положила немало усилий на алтарь свободы, беззаветно снабжая федеральную армию гнилым обмундированием и сеном, которое лошади все же могли есть, если они были не очень привередливы и очень голодны. Сразу после победы над южанами Сквирсы приняли совместно с гульдами, морганами и вандербильдами энергичное участие в том грандиозном разбое и расхищении государственных земель и средств, которое в официальной американской истории иначе не называется, как великой эпохой железнодорожного строительства. К тем же не так уж отдаленным временам относится и первая взятка, данная президентом банкирского дома «Джошуа Сквирс и сыновья» не какому-нибудь замухрышке приемщику обмундирования, а председателям разных комиссий конгресса Соединенных Штатов и даже вице-президенту республики. С тех лет Сквирсы твердо и навсегда встали в первые ряды признанных американских патриотов, ревнителей демократии, а с начала текущего века и борцов против «опасных заокеанских радикалов».