Виктор Делль - Право на жизнь

— Хватит стонать, — сказал Колосов, — говори.

Люто глянул Шутов на Колосова.

Взгляду старшины тоже лютости не занимать. Лютость на лютость нашла. Встретились их взгляды. Уперлись с силой. Кто кого сломит.

Рядом с незнакомым человеком лесник сидел. Пятерню в бороду запустил, пальцы утопли в волосах. И ему лютости не занимать — тяжело смотрит. Не шутки шутить собрались, спрос учиняют.

Шутов это понял. Говорить не хотел. Найти б слова, которыми оглушить можно, он бы рот открыл. Выпалил бы. Нет таких слов. Подловили его. Как куренка бестолкового сцапали. Жутко Шутову, но более всего досадно. Понял, что пришел конец. Говорить не хотел.

— Почему немцев нет в засаде? Кто распорядился взять лесника?

Кто распорядился, тот и распорядился, подумал про себя Шутов. Не вашего ума это дело. И так вышка, и эдак она же. Вам знать надобно, узнавайте. Кого другого пытайте, от меня не услышите ни слова. Был бы помоложе, не сидел бы в Малых Бродах. Сам, а не Леха Волуев, стоял бы во главе отряда. Тогда всех, всех бы к ногтю…

— Знал, знал я, Михайло, что ты иуда, — выдавил из себя Шутов.

Степанова с лавки подняло. Он гранату со стола схватил. Ту, которой Колосов старосту оглушил. На Шутова двинулся.

— Спокойней, — возвысил голос Колосов.

Лесник остановился.

— По закону, — сказал Колосов, — по приговору. Иуда, говоришь? — спросил разведчик у Шутова. — А себя к кому причислил, к праведникам?

Четко выговаривал слова старшина, фразы произносил медленно. Устал он. Светает. Надо уходить. По приговору Шутова полагается расстрелять. Приговор он исполнит. Но прежде докопается, узнает, что задумали предатели, почему был задержан лесник.

— Ну! — крикнул Колосов.

— Всех. Всех бы вас! — вырвалось у Шутова, но он осекся.

Огнем полыхнуло из глаз старшины. Взгляд Колосова крепче оказался. Сдавать начал Шутов. Потупился. Глаза, шея, уши кровью налились. Широкая грудь поднималась высоко. Дышал он часто.

— Та-ак, — растянул слово Колосов, — не получилось с иудой, Шутов. Правильно. По разные стороны мы стоим. Иуды те, кто предает родную землю…

Не дослушал Шутов слов Колосова, зубами заскрипел, прикрыл глаза.

— Стреляй, чего тянешь. Ни слова не скажу, понял? Ни слова! Аспиды! Все вы аспиды! — зашелся он в крике.

Колосов переждал истерику.

— Ишь, новое слово нашел, — сказал старшина. — Ты б к себе обернул слова эти, сволочь.

Дверь приоткрылась, на пороге показался черный пес. Лампа светила тускло, рассвет едва проклюнулся, видимости он не прибавил, но пса разглядеть можно было. Он занял половину проема двери. Морда в рубцах. В глазах отражается свет лампы. Красная пасть приоткрыта, зловеще поблескивают клыки. Язык вытянут. Пес оглядел комнату, шагнул к Шутову.

— А-а-а! — заорал староста.

Пес остановился. Убрал язык. Напрягся.

— Сидеть, — спокойно произнес Колосов.

Пес сел.

— Будешь говорить? — спросил Колосов.

Шутов обмяк. Лицо предателя оплыло, сморщилось. Обвисли мешки под глазами. На левой щеке появился нервный тик. Пытался высвободить связанные руки. Не смог. Стал говорить. Постоянно косился на пса.

Рассказ Шутова прояснил то, что не было известно Степанову, а Колосову тем более.

Оставалось последнее в этом доме — свершить приговор.

Колосов вспомнил, как в сорок первом году расстреливали дезертира. Сидели они тогда в обороне под Москвой. Трудно пришлось. Не хватало снарядов. Зима выдалась ранняя. Землю схватил мороз, но они долбили и долбили ее, окапывались и окапывались, стараясь уберечься от густого вражеского огня. Гитлеровцы бомбили позиции, ходили в атаку под прикрытием танков. Даже в такой обстановке из каждого взвода их роты взяли по бойцу, отвели в лес. Поредела их рота, поредел полк. Многие к тому времени выбыли. Одни по ранению, другие — полегли. Общая для всех судьба, одна доля. Впереди немцы, кругом ад кромешный, позади — Москву. Тут уж или — или. Или они нас, или мы их. Другого не было дано, каждый понимал это.

Стоял тогда Колосов в общем строю, слушал приговор, чувствовал неловкость. За то, что стоят они в лесу в то время, когда рядом умирают товарищи, что собрали их и поставили по срамному для всей части делу. Нашелся один, всех решил перехитрить. Отстал. Прятался в стогу сена. Задержан и доставлен женщинами-колхозницами. Опозорил себя, свой род, товарищей. Павших и живых. Ни жалости в тот момент не было у Колосова к приговоренному, ни сострадания. Стыд испытывал старшина и неловкость.