Виктор Делль - Право на жизнь

Колосов прикрикнул на радиста, Неплюев встал, направился, к двери. Шел он походкой слепого, откинув голову, выпятив подбородок. Старшина еще раз крикнул, Неплюев остановился. Колосов приладил радисту вещевой мешок с рацией, подхватил оружие, осмотрел помещение.

Они вышли из дома.

Крик сорок приблизился.

Колосов подтолкнул радиста, тот прибавил шаг.

Послушный, отметил про себя Колосов. Подумал о том, что Неплюев, вроде дрессированной собаки, понимает только простые команды. Плохо так думать о человеке, но и других сравнений Колосов найти не мог. Именно собачью покорность разглядел старшина в поведении радиста. Ту самую, бессловесную, видеть которую в людях весьма и весьма горько. Тем более горько было видеть подобное в Неплюеве. В начале рейда он казался надежным, выносливым парнем, ловко управлялся с рацией, умел быстро выйти на связь. В том, что их долго не могли запеленговать, вели на них охоту вслепую, — заслуга Неплюева. Об этом, говорил лейтенант Речкин, а своего командира Колосов уважал.

…Речкина и Колосова война обручила огненным кольцом под Минском, когда немцы, едва ступив на нашу землю, оказались в районе Лешачьего лога, где саперный взвод тогда еще младшего лейтенанта Речкина демонтировал оборудование долговременной огневой точки старого укрепленного района. Помнит старшина глухое топкое место, единственную дорогу, высоту возле нее. На высоте, задолго до начала войны, был сооружен дот с начинкой из всего того, что необходимо для длительной обороны и что они успели снять, отправить по назначению, потому что где-то монтировались новые огневые точки, там это оборудование было гораздо нужней. Поэтому, когда нежданно-негаданно началась война, пришлось им обороняться в начисто разобранном доте. Гитлеровцы навалились на них с танками, самолетами, орудиями и огнеметами. Били прямой наводкой. Молотили и молотили огненным цепом их взвод, стрелковую роту, которая подоспела на помощь, случайных артиллеристов, танкистов, кавалеристов, которые там оказались. Выбивали по зернышку. Перемолотили весь колосок. Не останавливаясь, прошли дальше. Не обращая внимания на мертвых и еще живых, оставив их тем, кто шел следом.

Колосов плена ждать не стал. Его контузило, он потерял сознание, но, как только пришел в себя, понял обстановку, пополз в болото, подальше от места боя. Наткнулся на полузасыпанного командира взвода. Потащил и его. Речкина тоже контузило, в себя он пришел позже.

Шли они сначала вдвоем, потом группой, потому что не одни выбрались с того рубежа. Ослабли, оборвались, когда дотащились до деревни Вожжино.

Название деревни Колосов запомнил по двум причинам. Во-первых, радость они испытали оттого, что кончились мытарства, вышли они наконец к своим. Во-вторых, оказались они в руках и во власти представителя особого отдела. Понял тогда Колосов, что значит быть под подозрением, испытал смятение, горечь. Как только они вышли, сразу их и построили. Ярко светило солнце. Мучил голод. Мучила, жажда. Мимо строя пылили автомашины, пыль лезла в нос, оседала на зубах, покрывала лица. Перед строем челноком мотался капитан. Жесткий, поджарый, взрывной. Лицо острое, как топор. Заметно выпирал кадык. Говорил громко, резко. В том смысле, как они могли пропустить немцев. Помнит Колосов необыкновенную пустоту в голове и звон. «Вот так, вот так, вот так», — стучало в мозгах. Других слов не было. Бойцы отвечали односложно. Нечем оказалось останавливать немца, кончился боезапас. Многие не помнили конца боя. Как не помнил его старшина Колосов, младший лейтенант Речкин. Капитан, в свой черед, ни в потерю памяти, ни в контузии не верил. Бойцы держались из последних сил. И тогда младший лейтенант Речкин сказал капитану, что поступать так с ними представитель особого отдела не имеет права. Он может верить им или не верить, но оказать помощь истерзанным людям его долг, его обязанность. «Ты у меня первый, первый ответишь!» — заорал капитан, расстегивая кобуру. Но тут подъехал мрачный, черный то ли от пыли, то ли от бессонницы подполковник, похожий на одинокую придорожную былину: высохшую и колючую. Подполковник привез врача. Вместе с врачом он вышел из машины, оглядел строй. Раненых отправил в медсанбат, здоровых поставил на довольствие. Тогда-то Колосов и решил, для себя наперед держаться Речкина. С тех пор они вместе.

Запомнилась старшине деревня Вожжино, на всю жизнь в памяти осталась. Тот капитан запомнился. Сколько лиц с тех пор прошло, не сосчитать. Война что сито — трясет и трясет. Может быть, того капитана в живых давно нет, а лицо его Колосов помнит. Искренне не верил им капитан. Не мог принять, не принимал катастрофы сорок первого года. Того обстоятельства, что немцы стеной перли.