Виктор Делль - Право на жизнь

От собак тоже отбиться можно, сама по себе она не такой страшный зверь. Наловчился Колосов. Когда псина, освобожденная от поводка, летит на тебя, тут ее и подбить можно пулей, и ножом достать. В момент прыжка выкинул руку, она же, тварь, обязательно норовит вцепиться в то, что ближе. Ты руку согнул, а она уже летит, в воздухе она неуправляема. Тут ты и достаешь ее ножом. Для этого необходимы тренировки, но на войне без тренировки и в атаку не пойдешь, враз тебя прикончат. Колосов тренирован хорошо. Стреляет с двух рук, ножом владеет в совершенстве. Собаку ему прикончить раз плюнуть. Но в том-то и дело, что каждый раз, когда появлялись собаки, следом за ними шли и автоматчики, и машины. И коль дело докатилось до собак, тут все против тебя. Потому что собаке доверие большое. У нее чутье, нюх. Она по твоему следу идет — вот в чем беда, вот почему с ними лучше всего не встречаться. В чем, в чем, а в преследовании гитлеровцы поднаторели. Появится над лесом «рама», летит, едва не касаясь вершин деревьев, или кружить начнет. Летчик каждую кочку оглядит, каждый кустик осмотрят. Заметит подозрительное, своим сообщит. Лес оцепят, десант выбросят. Пустят по следу собак.

Днями подобное пережили. Уходили от преследования. От группы, считай, их двое всего и осталось: он да Неплюев. Что стало с командиром, с друзьями-разведчиками, старшина не знает. Одна у него теперь задача — добраться до партизан. Задача непростая. Партизаны, если живы, в осаде. В такой же, какую испытала их группа, а может быть, и покруче.

Нелепо получилось. Вспомнит Колосов, досада берет. Когда самолет над лесом появился, они успели скрыться под кронами, замерли. С Неплюевым что-то случилось. Радист дико закричал, побежал, лейтенант бросился за ним, догнал, подмял под себя. Поздно было бросаться, заметил их летчик. Круто развернул машину, вернулся, кружил дотемна.

Перед заходом солнца прилетел другой самолет. Выбросил десантников. Пришлось принять бой. Ранило Речкина. Погиб Женя Симагин. Не стало хорошего веселого парня.

О таких, как Женя, говорят: душа нараспашку. Сухарь сам не съест, когда туго, с товарищем поделится. Он и на гармошке играл, и песни пел. Голос звонкий, под стать какой-либо российской речушке без названия, что бегут бесчисленно в средней ее полосе. Вынырнет такая речушка из зарослей, прозвенит на песчаном перекате, укроется в чаще, торопливо поспешая к большой реке. Открытость характера парня с российским полем схожа. Есть такие поля в средней полосе. Кругом леса, леса, холмы да овраги, и вдруг такой простор откроется, что веришь — земля круглая. С любой стороны к такому полю подходи, оно все враз видится. Не было у Жени затаенности ни в горе, ни в радости. Его лицо, что икона в переднем углу, всякому входящему видно. Запоет, засмеется — осветит. Загрустит — лицо тенью застится.

Лейтенант Речкин Женю Симагина из полковой разведки сманил. «Слишком хмурый народ в нашей группе подобрался, — сказал Речкин, — разбавить надо». И разбавил. Женя товарища выслушать мог, если на душе у того наболело, мог душу отвести. Возьмет гармошку, так сыграет, что любая боль засохнет, болячкой отвалится. А нет, песню споет. По настроению. У него песен в запасе превеликое множество.

В группе Речкина такой порядок был заведен. Приходит кто на пополнение, лейтенант сам с ним беседу ведет. Потом старшина. О жизни говорят. О прочем. Смотря какие слова найдутся. О том, почему в разведку пошел, спрашивают прежде всего.

Зиме начало было. У каждого на языке Волга да Сталинград были. И тревога, и боль, и надежда на то, чем потом эта битва закончится. Группа Речкина подвиг совершила. Так сказал о них начальник разведки полковник Логинов. Далеко они в тот раз к немцам в тыл забрались, уничтожили хранилище авиационных бомб, крупнокалиберных снарядов. Не чаяли в живых остаться, однако повезло, вырвались. Вот тогда-то Речкин и привел Симагина. На вопрос Колосова Симагин ответил так: «Мне, товарищ старшина, немца в глаза видеть надо». — «Ну дак и смотри, когда они пленные бредут, ныне их много», — посоветовал Колосов. «Не то, товарищ старшина, — сказал на это Симагин. — Мне его глаза видеть надо, когда берем, кляпом глотку ему затыкаем». — «Не присматривался я к ним, — признался Колосов. — Иль есть на что?» — «Кому как», — ответил Симагин, неопределенно пожав плечами.

В сорок первом году Женя Симагин к восемнадцатилетнему рубежу приблизился. В армию его не взяли по возрасту, но поручение дали ответственное. Погнал он с женщинами колхозное стадо на восток. Под Можайском сделали первую остановку.