Петр Капица - Остров Панданго

– По дну пролива проложены электрокабель и телефон. Часто ходят катера.

– Предусмотрено все, как я и ожидал, – задумчиво произнес Хосе.

– Спастись отсюда собственными силами невозможно. Некоторые мечтают о помощи со стороны, но они не учитывают, что существует военно-морская база. По радио с Бородавки всегда могут вызвать военные корабли.

Реаль неожиданно улыбнулся; его зубы сверкнули при лунном свете.

– Я вижу, ты изучил все особенности, – негромко сказал он. – Это хорошо!

– Чего же хорошего? Каждый здесь задумывается о бегстве. Но убеждается, что спасения нет.

– А вот это зря! – укорил его Хосе. – Люди не из таких мест убегали. Ты сам же рассказывал мне о своем побеге со свинцовых рудников. Там тоже была стража. И все же сумели вы вырваться?

– Вокруг не было океана. И бежали мы втроем.

– Вас там было несколько тысяч, мой друг! Но не все были изобретательны и смелы. Дело, – очевидно, в другом. И здесь нужно думать и искать.

Мануэль не спал всю эту ночь. Он вспомнил давний бой в горах, свой позор под пулями и злость на соседа, заметившего, что он прячет голову в камни. Мануэль тогда рассвирепел и готов был убить насмешника, а позже… стал подражать ему.

«Хосе – крепкий парень! На ветер слов не бросает. Авось вместе с ним и удастся убежать с острова. Мы же ничего не теряем, так и так – смерть».

Каждое утро, едва начинало светать, в лагере раздавалась пронзительная сирена. Каторжники, словно от ударов хлыста, вскакивали с нар и спешили одеться. Им надо было успеть вымыться и занять очередь в столовую, так как запоздавшие оставались голодными до вечера.

После завтрака, состоявшего из тапиоковой [5]похлебки, с плодами пандануса и черного кофе с маисовой лепешкой, обитатели лагеря выстраивались на поверку. Белые – европейцы и креолы – стояли в одной шеренге, метисы с мулатами [6]– в другой, самбос [7]– в третьей.

В полосатых рядах виднелось множество людей в рваной одежде. Это были новички. Они не получали казенной униформы, пока не снашивали свою собственную одежду.

Окруженный автоматчиками, слегка прихрамывая, появился начальник лагеря – майор Чинч. За ним следовал черноусый капитан Томазо. Если майор всем своим видом – нависшими на глаза бровями, порыжевшими бакенбардами и широким носом – напоминал старого потрепанного льва, то «африканский капитан», так прозвали на острове Томазо, походил на злобную пантеру, готовую кинуться в любую минуту на кого угодно. Никто не видал его без хлыста, сплетенного из буйволовой кожи. Бил он им так, что шрамы оставались на всю жизнь.

Варош гаркнул команду; люди замерли в строю.

Из рапорта выяснилось, что за истекшие сутки ничего особенного не произошло. Четверо заключенных скончались от пеллагры, двое – от лихорадки и один повесился.

Томазо зычным голосом объявил:

– Начальник лагеря, наш добрейший майор Чинч, разрешает вам раз в месяц обращаться к нему с просьбами. Обращайтесь!

Осунувшийся человек, преждевременно превратившийся в изможденного старика, выступил из строя и невнятно прошамкал:

– Шеньор майор, я ошталшя беш шубов…

Томазо щелкнул хлыстом и заметил:

– Наши деликатесы и без зубов слопаешь. Подумаешь, жених нашелся!

– Относительно зубов – это к врачу. Да и зачем они вам? – поинтересовался Чинч, нахмурив свои брови-щетки.

– Шеньор врач выбил их ручкой от хлышта, – необдуманно сообщил старик.

– Не выбил, а удалил! На то он и врач, чтобы знать, какие зубы у тебя лишние. Жалобщик! Всыпать ему десяток палок и добавить столько же за неуважение к науке. Ну, кто там еще?

Новых просителей не отыскалось. Старший надзиратель, по кличке «Тумбейрос», так называли прежде португальских работорговцев, почтительно поклонился и сказал:

– Сеньор майор, каторжник тысяча шестьсот третий просит вашей милости… Оборвался совершенно. Послушен, дисциплинирован. Поощрили бы, для примера остальным. Эй, итальянец!

Исхудалый высокий человек выступил из рядов. Из лохмотьев у него просвечивало голое тело. Стражник почти уперся в его тощий живот автоматом. Лишь так дозволялось приблизиться к начальству.

– Покорился? – спросил Чинч.

– Так точно!

– На колени, проси, как положено, – приказал Томазо. – Повторяй за мной: «Я, каторжник тысяча шестьсот три, униженно прошу дать мне униформу, которую я заслужил беспрекословным послушанием».

Заключенный медленно опустился на колени и чуть слышно повторил слова «просьбы». Майор довольно почесал бакенбарды, видя полное унижение заключенного.