Александр Крашенинников - Обряд

Многих Дьякон уже знал. Вот поп-расстрига, в свое время обрюхативший не одну богомолку. Вдвое старше почти любого из них, он мстил выпнувшей его церкви с увлечением семнадцатилетнего. Случалось, хулиганил и с монашками, а священнику Алексею выбил однажды зуб. Сейчас он шептал что-то соседке, ведьме с распущенными желтыми волосами, и глазки его посверкивали. А вот татуированный сирота Сережа двадцати двух лет. В свое время он не поладил с паханом, когда-то в доисторическую эпоху поступившим по-свински и с Отцом, и когда пахан вышел за ворота, порезал его. Вообще-то, уголовных не брали, но Сережу от подручных пахана защитили, и он с тех пор соблюдал законы Братьев свято. Как и его сосед, школьный отличник Савельев, расплевавшийся с родителем, который вдруг полюбил политику так горячо, что баллотировался на выборах.

Дьякон, неприметно оглядывая собравшихся, вдруг услышал стонущий крик сбитого им на землю пластилинового, на мгновение мелькнула финка в груди хрипящего Дикого. Он провел рукой по вискам — и все пропало. Странно, что не болело ухо, задетое пластилиновым. Должно быть, тут ЕГО метка, она и снимает боль.

Внезапно в дверях часовни появился Отец. Его белый плащ кроваво переливался в свете факела. В проеме незастекленного окна над его головой качнулся и замер блестящий металлический шар. По бокам площадки вспыхнуло еще несколько факелов, и толпа, словно по сигналу, замерла.

Отец взмахнул большим черным вымпелом, конец которого был зажат в его руке. Внезапно где-то за часовней ухнула сова, и ее протяжный глухо-жестяной голос странно оцепенил Дьякона. Он недвижными, широко открытыми глазами уставился на Отца, поднявшегося на каменное возвышение возле часовни. Теперь его голова была точно под металлическим шаром, резко, ярко пылавшим в свете факелов. Отец вскинул подбородок и пронзительным, завораживающим взглядом посмотрел на паству. Неясный шорох прокатился по рядам, лица напряглись, будто сошло на толпу некое вдохновение.

— Братья! — крикнул Отец, выбрасывая руку с вымпелом над головой. — Освободим наши души! Прочь мораль глупцов и ублюдков! Новая жизнь может быть построена лишь на отрицании старой. Железный дух спасет нас, железный дух! Освободимся, чтобы сбросить власть лицемеров…

Дьякон почувствовал, как под прицелом аспидных сверлящих глаз Отца что-то сладко растекается в нем и он перестает быть Дьяконом, превращаясь в некое новое существо. Краем глаза он заметил, что необъяснимое оцепенение охватило и других. Отличника Савельева, казалось, намертво приковал к себе горящий шар над головой Отца, он радостно раскачивал туловищем, не сводя с него взгляда.

— Прочь идиотов, управляющих нами! — голос Отца взвился. — Прочь маразм святош и замшелых девственников, забывших, с какой стороны у человека половой орган! Освободим себя! Соединимся с тем, кто незримо стоит среди нас!

Он выпрямился и вскинул руки:

— Помолимся! Помолимся Сатане! Помолимся!

Повернувшись лицом к черным дырам часовни и шару в ее окне, он трижды перекрестился, ведя крест снизу вверх и справа налево.

Долго и с какой-то отчаянной веселостью молились. У Дьякона начало ломить шею. Плащ Отца отдавал алым и туманил голову.

Внезапно Отец опять повернулся лицом к своему клану. Теперь в руках у него была большая зеленая чаша. Толпа застыла, глядя на него. Он медленно поднес чашу к губам. Казалось, перестал и дышать. Кадык Отца двигался ритмично, с короткими остановками. Вдруг край чаши резко накренился, жидкость плеснулась на плащ, пятная его темно-красным.

— Кровь! — завороженно прошептали рядом с Дьяконом.

— Кровь! — отозвалось в толпе. «Откуда на этот раз?» — подумал Дьякон.

Отец отбросил чашу, и она, со звоном ударившись об утоптанную глину, раскололась.

— Шатан, кра шадай! — крикнул кто-то пронзительно.

— Шатан, кра! — сказал Отец и опустил руки.

Будто освобождаясь от некоего наваждения, толпа шумно вздохнула, качнулась.

— Шатан, кра шадай! — сказал Дьякон трубно, так что рядом вздрогнули.

Эти слова были первыми, что выучил он, когда появился здесь. «Сатана, рви всевышнего!» Тогда, в первую его ночь, было так же тепло, даже душно, но безоблачно, и невдалеке просто разрывался на части соловей…

— Кра шадай! — звеняще вытолкнула толпа.

Поп со своей соседкой внезапно быстрым шагом Двинулись вперед, огибая площадку против часовой стрелки. Устремились за ними и остальные, словно боясь опоздать. Вскоре вся прихожая вытянулась по кругу кольцом вдоль елей и лиственниц. Дьякон очутился меж двух аспидно накрашенных отроковиц, одна из которых вдруг схватила его за руку, вонзив ноготь в тыльную сторону ладони.