Александр Крашенинников - Обряд

Теперь, когда его дело было сделано, — друзу аметиста, атлас, коричное, померанцевое масло и прочее достанут другие, — ему особенно не хотелось на кладбище. Но слово Отца — закон.

К кладбищенским воротам все до одного прилетели на такси — таксисты, чмохи повернутые, за лишний червонец готовы хоть в преисподнюю. На севере мягко, сонно голубело, легкое крыло перистого облака опускалось к горизонту. Точно подраненная, крича и нелепо болтаясь в воздухе, промелькнула черная ночная птица и упала за деревья.

— Привет, — сказал Отец, вальяжно-добродушный, огромный в своей белоснежной рясе, и по-домашнему расстегнулся. Под рясой у него была черная рубашка и черные же выглаженные в стрелку брюки.

Дьякон огляделся. Все были свои, из клана. Остальные, еще не принадлежащие к числу Братьев, видимо, будут позже, их встретит Котис или Пан. Последний таксомотор, набросив прозрачное облачко пыли на придорожный клевер, ускользал за поворот. Пел кузнечик, радостно и тревожно.

Отец, оперевшись рукой о плечо Подруги и приподняв ногу, поправил язычок лакового, немодного, но чрезвычайно дорогого полуботинка.

Подругу не любили. Откуда она появилась, оторва? Поговаривали, что она из учительниц. Это было особенно противно. Кто из них не помнил школы, тошнотворного бубнения про «объективные законы истории» и «победивший пролетариат», безысходную петлю красного галстука да душераздирающие «линейки» с их директорской моралью. Падшая учительница — это было даже пикантно, аристократично — разве они сами не аристократы тьмы и распада? — но она никого не подпускала к Отцу, и тут все ее бывшее учительство проступало совершенно определенно…

— Ну что ж, идемте, — сказал Отец, торжественно выпрямляясь и как то вместе с Подругой одновременно поворачиваясь ко всем.

Сколько ей было лет? Пожалуй, можно было дать и двадцать, и тридцать, и сорок. То, что она умела скрывать свой возраст, как дорогая проститутка, все-таки немного примиряло с ней. Если бы только она хоть внешне была пара Отцу. Атлет, зверь, разве что не рогатый (были убеждены, что рога она ему сделает), и — трясогузка. Говорили также, что когда-то давно, в пору первой их, потом прервавшейся дружбы она научила Оша «французской борьбе» и не где-нибудь, а на могильной плите. Эго многое объясняло.

Кладбищенские ворота были разрушены, кирпичные столбы но обеим сторонам рвано светились оставшейся кое-где побелкой.

Дьякон взял Игуменью под руку, и она встревоженно посмотрела на него.

— Приплод берут другие, — негромко сказал он. — Но до полнолуния, до посвящения Отца в Магистры, еще останется какое-то время…

Она смятенно кивнула. Значит, хранить — ей?

— Приплод будет из той же семьи, — добавил он. — Теперь на них знак.

Пан — сегодня это был он — остался у ворот. Прочие пошли вверх по песчаной широкой дороге, держась на белую фигуру Отца, ровно и мощно шагающего впереди. Над левым его плечом высоко летел, качаясь меж облаков, месяц, плотные, как камни, тени лежали в кустах, и где-то в кладбищенской сырости и тишине совсем по-южному звенела отчаянная — вона оно где, болото — лягушка. Вдруг призрачно и безжалостно вспыхивал в лунном свете никелированный крест.

На кого падет выбор? Их шестеро, исключая Отца, все тертые, жеваные и рубленые, но такого, что предстоит, еще никому из них не доводилось делать. Последнее посвящение, два года назад, оказалось неудачным до крайности, нынче зимой Магистр выпал, исчез, до сих пор никто не знает, где он. Посвящали-то без приплода, его заменили чем-то или кем-то. Приплод, по их Писанию, нужен обязательно. Магистр исчез, это знак: ЕМУ in: угодно. Никто не сомневается, это ОН сделал с Магистром.

Дьякон состоял в клане чуть больше двух лет, до этого год еще был в прихожей, И ни о чем не жалел за эти три года. Никогда ему еще не жилось так размашисто и самозабвенно. Когда он и Игуменья, кончив работу (какофония испытательного цеха и тоска сберегательной кассы), садились на оранжевый мотороллер с двигателем от «ИЖ-Планеты», мир проваливался в тартарары, они служили уже только ЕМУ, и у Дьякона от сознания своей силы и решительности сдавливало виски.

Однажды они заманили в укромное место сынка партийного функционера, студента гуманитарного колледжа. Дьякон отпластнул ему ухо и в тот же день почтой выслал папаше в соседний город. В другой раз подложили мину на престижном Андреевском кладбище и подняли в воздух целую аллею именитых попов. Мир спасется тем, что в обиходе называют злом — это он принял сразу, едва придя в клан. Лишь «зло» освободит человека и выведет его на дорогу к лучшему миропорядку. Человеческое стадо думает, что мир устроен по воле бога или политика. Это заблуждение дорого всем обходится. По воле — да, но вовсе не божьей! И Братья докажут им это…