Вадим Пеунов - ЧП на третьей заставе

— Собирайтесь.

А она совершенно по понимала, что от нее хочет начальник Аверьяна. Недобрый, грозный… Правда, он всегда такой — недоступный, хмурый.

— Я без Володи никуда не пойду. Вот вернется…

— Для вас — уже не вернется. Поднимайтесь!

— Что-то с Володей? — ойкнула Ольга.

Страх родился в сердце и холодными струйками растекся по телу, сковал льдом руки и ноги. Не пошевельнуться.

Торчавшая в дверях Оксана Свиридовна запела было тоненьким голоском:

— Как же это мужнюю женщину вытаскивать из постели ночью?

Ярош выставил хозяйку за дверь.

— Дойдет и до вас очередь, уважаемая.

Ольга оделась. Ее увели.

Только Оксана Свиридовна не была бы Оксаной Свиридовной, если бы позволила этак просто увести постоялицу, к которой уже привязалась душой. Она пошла следом за конвойными. Добралась до окротдела. А оттуда — в коммуну, к Борису Когану.

Горлицей взлетев по скрипучей, шаткой лестнице на веранду, затарабанила мягкими кулаками в дверь.

К ней вышла тетя Маша. Со сна.

— Двери-то в коридор не заперты. Только надо было потянуть их на себя.

— А я их — толкала, толкала, — пояснила запыхавшаяся Оксана Свиридовна. — Мне бы Борю…

— Когана?

— Да, да, его!

— Бори-ис! — позвала тетя Маша, уверенная, что ночная гостья ухитрилась своим стуком разбудить всех жильцов коммуны.

Он уже в дверях. Словно бы собрался на утреннюю физзарядку: сапоги — на тощих ногах, без брюк — лишь в длинных черных трусах. Правда, на плечах — внакидку пальто. Держит себя за лацканы.

Увидел Оксану Свиридовну и все сразу понял:

— Что-то с Ольгой?

Оксана Свиридовна кивает головой: мол, с нею, и заговорщицки манит Когана пальцем:

— Боренька, мне бы с вами с глазу на глаз. По секрету.

— Сейчас!

Он оделся. Они вышли во двор. И только там, убедившись, что их никто услышать не может, Оксана Свиридовна громким шепотом сообщила страшную тайну.

— Забрали ее. В ГПУ. Приходил с двумя начальник Аверьяна Ивановича. Злой-презлой, аж зубами щелкает. Говорит: «Дойдет и до вас черед, уважаемая».

А на веранде уже и тетя Маша, и другие коммунары. Встревожены.

— Борис, что там случилось?

— Не знаю толком. Пойду разберусь.

Борис заглянул в экономгруппу.

Ольга сидела на стуле посреди комнаты, как и положено арестованному при допросе. Увидев на пороге Бориса, вздрогнула, закусила губы. А в черных глазах глухие всплески, как в глубоком омуте перед грозою.

Ярош протянул Когану лист бумаги.

— Из губотдела переслали. Полюбуйся.

«Вы бы постарательнее выбирали себе жен. Оженился ваш чекист Сурмач Аверьянка с Ольгой Яровой… А не спросил, что она за птица. А она была полюбовницей Вакулы Горобца, который грабил и мародерствовал вместе с Семеном Воротынцем. Это она предупредила Семена Григорьевича, что в Журавинку пришли чекисты. А тот на коней, награбленное забрал и деру… Она и сейчас тянется к сестре. А как же, одна кровь… Вот оно как, товарищи чекисты».

Письмо было без подписи.

— Анонимка! И по такой фальшивке допрашивать жену своего товарища чекиста?! — возмутился Борис.

Тогда Ярош без слов протянул ему протокол допроса.

«Я, Ольга Митрофановна Сурмач (девичья фамилия Яровая)…»

В конце подпись Ольги: старательно выведенные буквы.

«Призналась! В чем?»

«Я предупредила хорунжего Семена Григорьевича Воротынца про то, что в Журавинке чекисты, что они уже разоружили людей Вакулы Горобца и отряд, ночевавший в имении помещицы Ксении Измайловой, и вот-вот явятся сюда, в дом к моей сестре Екатерине».

«Но это же не ее слова! Все написано под диктовку», — пришла Борису первая мысль.

Впрочем, в данном случае слова — лишь форма, оболочка. А главное — смысл. «Пре-ду-пре-ди-ла бандитов!» И это превращало жену чекиста в бандопособницу.

Борис подошел к Ольге. Она смотрела на него не мигая, зажала рот рукой…

— Разве не ты… пристукнула капитала Измайлова, который вместе с Вакулой Горобцом хотел надругаться над тобой?

Она с надеждой глянула на Бориса, веря, что он хочет ей помочь.

— Без тебя Аверьян с друзьями не смогли бы управиться с бандой Семена Воротынца. Ты ото знаешь?

Она кивнула: да.

— Так почему же ты пожалела Семена Воротынца? Из-за сестры?

Она опять закивала: да-да.

— Катю с Семеном Григорьевичем в тот вечер венчал батюшка.

Ярош не без раздражения, но сдерживая себя, сказал:

— Работа в ЧК и ГПУ научила меня в первую очередь считаться с фактами. Совершено предательство. Побудительные причины не снижают тяжести последствий этого преступления. И вы, Коган, это прекрасно понимаете. Если бы Ольга Яровая не предупредила злейшего врага Советской власти, мужа своей сестры, Семена Воротынца, то чекиста Сурмача не ранили бы во время журавинской операции, командира сотни взяли бы вместе с награбленным, и золото попало государству. И сегодня мы бы уже не искали «наследства» атамана Усенко, не гибли бы люди на пути к нему. Сколько их: и мальчишки-беспризорники, которых втравил в это дело Сурмач, и доктор Емельян Николаевич, и пограничники на заставе. Да и я сам едва не угодил па тот свет. У предательства нет оправданий, нельзя его прощать за давностью срока.