Вадим Пеунов - ЧП на третьей заставе

Из-под носа чекистов ушел Нетахатенко. Каким-то образом он в самый последний момент узнал, что работники ГПУ — уже в Щербиновке. Предположим, кто-то из его людей знает в лицо начальника окротдела или Яроша. Или обоих. Увидел, как чекисты сходят с поезда… И предупредил главаря. Но почему Нетахатенко решил, что приехали именно за ним?

…Впрочем, чему удивляться… После того, как врач сообщил в ГПУ, что хата-лазарет где-то в Щербиновке, стало ясно, что ее будут искать. Безух предупредил сообщников, что Емельян Николаевич побывал в окротделе, они приняли меры: раненого Семена Воротынца перепрятали, а хату решили сжечь: мол, пожар все концы залижет. Но появление чекистов в Щербиновке всполошило их, они так спешили, что… не успели вывести из хаты спящих жену и детей Нетахатенко. Устроить пожар мог и не он, кто-то другой. А чужому ни жены, ни детей Нетахатенко было не жалко; разбудить их и увести в безопасное место было некогда, а они могли бы стать свидетелями, ну их… вместе с домом…

Все это — промахи.

Но были же и удачи!

Арестовали Тесляренко-Штоля, очистили Щербиновский сельсовет от кулацкого засилья, тем самым укрепили веру в Советскую власть. Но это, так сказать, вторая сторона дела.

Ликвидирована подпольная типография, арестован Серый. Тоже явный успех.

Выявлены, хотя и гуляют на свободе, многие участники подполья.

И главное — Щербань в ГПУ. А он многое сумеет вспомнить.

Выходит, отчаиваться причин нет. Надо искать! Работать.

Старый Воротынец никаких показаний уже не давал, и его оставили в покое.

Екатерина родила мальчика. Ольга ежедневно проведывала сестру. Радовалась, будто это ее собственный сын:

— Десять фунтов!

От Екатерины удалось узнать, что типографию к ним в дом привезли Серый и Жихарь, а печатал листовки Николай Руденко.

— Ну… тот наш работник, на которого говорили…

Оказывается, Жихарь и Руденко в тот день, когда приехали в гости Сурмач с Ольгой и Борисом Коганом, рано утром повезли куда-то листовки.

— Какой он из себя, Николай Руденко?!

Екатерина ничего толком сказать не могла.

— Да уже старый, за сорок…

— Какого роста?

— Да вот как вы, — говорила она, не зная, как обращаться к новому родственнику. — Только в плечах пошире.

— Во что одет?

— В серое пальто.

Словом, ничего конкретного.

А вот Ольга, видевшая «работника» всего раз, оказалась более наблюдательной и сообразительной.

— Ходит он осторожно-осторожно, будто боится на колючку наступить. Хитрый такой. Нос — во! — показывала она, согнув крючком указательный палец. — В церкви таким бы свечи гасить. А рядышком с носом — бородавка. Говорят, ото чертова отметка.

«Бородавка на носу! Уж не тот ли „нищий“ с белояровского базара?» — подумал Сурмач.

— А черных очков ты у него не видела?

— Но он же не слепой, — удивилась Оленька.

— Знаю, что не слепой…

Сурмач рассказал о нищем, который обычно сидел у входа на белояровский базар.

Нет, Ольга его не видела. На толкучку она почти никогда не ходила, нечего было там делать: акушерке все привозили на дом.

— Но как же выглядит этот «работник»? Как? — досадовал Сурмач.

Тогда Ольга взяла карандаш, старую выкройку и начала на ней рисовать портрет Николая Руденко. Широкие брови, густые-густые. На лбу — челка, как у призовой лошади. Нос — загогулиной. Бородавка. Скулы широкие, татарские.

Раньше Ольга рисовала цветы, птичек, которые потом умело вышивала. И вот впервые она взялась за человеческий портрет.

— Он! Он! Белояровский нищий! — обрадовался Сурмач, узнав в неказистых контурах, родившихся на бумаге под неопытной рукой Ольги, знакомого нищего.

Он неистово целовал жену.

— Молодец! Ты у меня молодчина! Тебе надо учиться, художником станешь!

А она рдела, заливаясь румянцем от его похвалы.

Пришло время — Екатерину выписали из больницы, и Ольга повезла сестру в Щербиновку.

С великой неохотой отпускал Аверьян жену.

— Что ты там не видела, в этом бандитском гнезде?

Он считал, что отныне Ольга должна прервать всякую связь с сестрою и забыть ее. Но Ольга необычно резко запротестовала:

— Сердца у тебя, что ли, нет! Она чуть не умерла. Еще такая слабая, а теперь на ней будет все: и хозяйство, и ребеночек.

— Пусть свекровь помогает!

Старую Воротыниху отпустили еще на прошлой неделе, решив, что толку от нее никакого. Ольга отвезла родственницу в Щербиновку, наготовила там ей еды, прибрала в доме и уговорила соседей приглядывать за старой женщиной.