Владимир Матвеев - Золотой поезд. Повесть

- Ха-ха-ха! Ура! Ура! - кричали ему в ответ.

пробовали хором запеть за окном и снова, очевидно, не зная слов, замолкли.

Ребров подошел к форточке. Ветер колебал занавеску. В комнате за большим столом, уставленным бутылками и закусками, сидели мужчины и женщины. С краю сидел Краска, перед ним стоял полный стакан. Ветер захлопнул штору. Комнату стало не видно. Из форточки донеслись слова:

- Тост! Тост!

- Просим! Просим!

- Могу, - ответил прежний голос. - Я пью за мертвую Самару! - выкрикнул он.

- Что?… Что?…

- Правительство… - захохотал он. - Мы - правительство? Хи-хи-хи!

- Армия…

- Где наша армия?! Скажите, где наша армия?! - хохотал пьяный.

- Уберите его, - услыхал Ребров кем-то сказанные слова.

«Эх, гранату бы им туда», - подумал он и вдруг, нагнувшись, схватил булыжник и с размаху швырнул его в окно.

«Дзинь!» - раздалось позади. А он, выскочив за ворота, как ни в чем не бывало, медленно прошел мимо входа в «Подвал», мимо бегущего навстречу швейцара, мимо официантов, спешивших за швейцаром.

Утром самарские газеты взволнованно обсуждали ночное происшествие. «Вечерняя заря» сообщала:

В том же номере газеты Ребров неожиданно наткнулся на большой фельетон Краски, в котором он описывал свой переход через фронт. Очевидно, этот фельетон был не первым, потому что в заголовке стояло:

Письмо четвертое

Мы выехали из Казани на пароходе «Амур». Это был не пассажирский, а пароход специального назначения. Он вооружен пулеметами и имеет на борту не совсем обычную публику. В каютах разместились члены Учредительного собрания, эсеровские и эсдековские партийные работники, солдаты добровольческих отрядов, сформированных Комитетом членов Учредительного собрания. На пароходе, кроме того, едет почти вся Академия Генерального Штаба во главе с профессором Андогским, в сопровождении жен и детей. Они едут в Самару, чтобы потом двинуться далее в Сибирь.

Хотя путь от Казани до Самары, очищен от большевиков, тем не менее наш пароход идет с большими предосторожностями. Ночью он гасит огни, и на палубе выставляют часовых. В нескольких местах пароход окликают стоящие на реке сторожевые суда. Мы приостанавливаем движение, обмениваемся паролем с вопрошающими и затем идем дальше. Уже на рассвете я внезапно разбужен сильным шумом и стуком на палубе. Поднимаю голову. Прислушиваюсь. С берега стреляют. Частые пули стучат по железной обшивке парохода. Наши солдаты с грохотом поворачивают пулемет. Еще момент - пулемет запел свою песню.

Утром на палубе профессор любезно и детально рассказывал нам о предстоящих военных операциях под Москвой. Он говорил:

- Линия Кама - Волга - решающая для исхода кампании. Как только падет Пермь, дни и часы Москвы будут сочтены.

На всем протяжении военной истории я не встречал более удивительного, более разительного явления, чем демократическая армия Комитета Учредительного собрания. Ее солдаты - образец для любой европейской армии!

Ее руководители были бы украшением нашей Академии!

Я говорил с командующим Поволжским фронтом Лебедевым. Он очаровывает, он подавляет…

- Вы высоко расцениваете его операцию под Казанью? - спросил я профессора.

- Да, это было похоже на взятие Очакова Петром Великим, - ответил генерал.

Между тем пароход подходит к Симбирску. Этот тихий провинциальный город даже сейчас, в эпоху гражданской войны, напоминает собой старинное дворянское гнездо. Управляющий губернией сообщил нам, что фронт от города еще близко, и просил похлопотать в Самаре, чтобы выслали подкрепление. Я обещал.

Потом мы все вместе вышли на высокий берег Волги, с которого открывается дивная панорама на величавую реку и на степи противоположного берега, - вероятно, одна из лучших панорам в России, - и стали рассматривать линии расположения комитетских войск.

К вечеру пароход покинул Симбирск и, быстро проскочив под покровом ночи расстояние, отделяющее его от Самары, утром оказался в виду берегов столицы Учредительного собрания.

Наконец-то я в Самаре. Наконец-то окончательно и бесповоротно вырвался из Совдепии в самую демократическую страну в мире.

Вот мы и в городе. Все прекрасно, все необычно. Выставки магазинов полны всевозможными товарами, являя резкий контраст с товарной пустотой, зиявшей в московских магазинах. Вся картина города носит хорошо знакомый, привычный, старый характер, еще ее нарушенный революцией. Эти горы белого хлеба, свободно продающегося в ларьках и телегах, это изобилие мяса, битой птицы, овощей, масла, сала и всяких иных продовольственных прелестей меня ошеломили.