Теодор Константин - В полночь упадет звезда

Но не только за неистощимость садистской фантазии так ненавидел ее Уля Михай. Он ненавидел ее за то, что своей жестокостью превосходило все наказания, изобретенные ее больным воображением, — за то, что она сумела внушить им страх перед собственной тенью.

Каждый вечер госпожа воспитательница приходила к ним в спальню и, убедившись, что ее маленькие жертвы лежат по своим кроватям, закутавшись в тощие одеяла, начинала рассказывать. Героями ее рассказов неизменно были страшные привидения, призраки, вурдалаки, отвратительные чудовища. Оказывается, она своими глазами видела, как покойники играли в прятки под кроватями спящих детей, как рука скелета схватила сзади мальчика, собравшегося выйти ночью из спальни по своей нужде. Мало того, она видела не раз, как призраки бродили по пустынным, еле освещенным коридорам огромного дома.

Обессиленные, расслабленные страхом, ребятишки, дрожа под одеялами, с ужасом слушали свою добрую воспитательницу, а когда она, довольная собой, уходила, всю ночь корчились от кошмаров, мучивших их во сне. Одни плакали, другие кричали, третьи молча лежали, ожидая близкую смерть. От страха никто не решался выйти ночью из спальни. Они мочились в кроватях. Матрацы гнили и издавали страшное зловоние, но ни угрозы, ни побои директора и надзирателей не могли заставить детей встать ночью и выйти в коридор. Страх перед чудовищами и призраками был сильнее страха перед розгами и прутом господина директора или другими наказаниями госпожи воспитательницы.

Страх дополнялся голодом. Голод не оставлял их никогда. Большая часть и без того ничтожных сумм, ассигнованных на содержание сирот, попадала в карман господина директора. Что касается одежды, то воспитанников сиротского приюта одевали так, что их частенько принимали за бездомных бродяжек и нищих.

Располагался приют на окраине города. Прямо за ним начинались огороды, кукурузные поля. Словно голодная стая отправлялись воспитанники приюта на добычу. Воровали початки кукурузы, выкапывали картофель, опустошали огороды. Люди отбивались от них палками, камнями, как от бездомных собак. Сторожа угощали зарядами дроби и соли. Тому из приютских, кто попадался в их руки, нечего была ждать пощады. Его избивали до полусмерти. Но голод был сильнее страха. Голод заставлял пренебрегать опасностью.

Шесть лет прожил Уля в этом аду. Шесть самых ужасных, самых страшных лет. Годы эти оставили в его душе глубокую, никогда не заживающую рану, которая кровоточила каждый раз, когда он вспоминал о них.

Но был всё-таки и на этом безысходно мрачном фоне один светлый образ — госпожи Грыждару. Она была его учительницей бессменно с первого до последнего класса начальной школы. Это, кажется, был единственный человек, который не бил, не наказывал детей. Она как могла старалась заменить им мать, и не было предела их нежной любви к этой женщине, которую боготворили дажо самые тупые и озлобленные воспитанники.

В тот день, когда Уля должен был покинуть приют, прощаясь с ним, госпожа Грыждару сйазала:

— Бог дал тебе такую голову, которой многие могли бы позавидовать. Мне было бы жаль, очень жаль, если бы ты не смог учиться дальше. Я знаю, как это трудно сироте. Но ты говорил, что у тебя есть какие-то родственники. Я дам тебе письмо к ним. Я попрошу их записать тебя в одну из тех школ, где дают стипендию. Я уверена, что с твоей подготовкой ты пройдешь по конкурсу.

Прощаясь, она со слезами обняла его.

Михай вернулся в родной город. Родственники приняли его не очень-то дружелюбно. Они почти забыли о его существовании и с недоумением прочли письмо доброй учительницы. Учиться? На что ему это? Сами они едва умели читать и писать, но, слава богу, на жизнь им жаловаться не приходится. Чем ходить нищим оборванцем, лучше попробовать пробить себе дорогу в торговле. Конечно, на первых порах придется послужить в мальчиках у какого-нибудь бакалейщика. Все известные богатеи города начинали с этого.

Молча, с трудом подавляя слезы, слушал он их наставления. Родственники — дядюшка и тетушка — чем-то напоминали ему господина директора и госпожу воспитательницу из сиротского приюта. Ведь это они отправили его туда, а теперь хотят сделать из него мальчика на побегушках, да еще требуют благодарности за все свои безмерные благодеяния.

Улучив подходящую минуту, Уля незаметно выбрался из дому и пошел знакомой дорогой в порт. Он снова увидел его через шесть лет горькой разлуки. Машинально поискал мальчик глазами знакомые очертания баржи «Лазурь». Но на том месте, где она всегда стояла на якоре, он увидел другое судно. Шкипер, старик с усами старого солдата, еле узнал его.