Густав Эмар - Маисовый колос

— Все это так, но все-таки нисколько не утешает меня. Доктор Парсеваль пока еще ни в чем не был замечен, а приглашая его ко мне, ты навлекаешь на него подозрение.

— Но я не с крыши зову его сюда, не объявляю на весь город, что мол, смотрите, добрые люди, сейчас прибудет в этот дом, к «унитарию», дону Луису Бельграно, раненному наемными убийцами Розаса, доктор Парсеваль!.. Ах, дорогой Луис, кого же можно было пригласить, как не его? Ведь, в сущности, ты, я, все наши друзья, все наше поколение, побывавшее в здешнем университете, — все мы не что иное, как живые улики образа мыслей доктора Парсеваля. Мы — воплощение его идей, его произведение, помноженное на громадное число патриотизма, продукты его совести, его философических мыслей. С высоты своей кафедры он зажег в нашей душе любовь ко всему прекрасному и великому: к добру, к свободе, к справедливости! Наши друзья, которые сняли белые перчатки, чтобы взяться за шпагу, и соединились под знаменем Лаваля, — все они Парсевали. Фриас — доктор Парсеваль армий; Альберди, Гутьерес, Иригойен — доктора Парсевали печати. Сам ты, лежащий здесь, предо мной, весь в крови, рисковавший своей жизнью, чтобы бежать из угнетенного отечества, — тот же доктор Парсеваль, со всеми его чувствами и мыслями... Однако, что же это я болтаю! — перебил сам себя дон Мигель, увидав струившиеся из глаз раненого слезы. — Прости, пожалуйста, меня, я не буду больше затрагивать струн твоей души... Ради Бога, положись только на меня, и все будет хорошо... А в крайнем случае, если мы и попадем хотя бы к самому черту, то в аду нам, право, не будет хуже, чем в Буэнос-Айресе... Ну, будь умником, успокойся и лежи смирно. Я пока пойду поговорю с Гермозой.

Отерев другу слезы чистым батистовым платком, взятым с кресла, на котором сидела раньше хозяйка дома, и поцеловав горевшее лихорадочным румянцем лицо дона Луиса, он пошел в кабинет, смахивая на ходу с ресниц собственные слезы.

Впоследствии мы поближе познакомимся с этим превосходным молодым человеком, не уступавшим ни одному из мужчин в храбрости и ни одной женщине в нежности чувств.

Когда он вошел в кабинет, донна Гермоза сказала ему:

— Мигель, я положительно не знаю, что мне делать с тобой и твоим другом. Вам необходимо переменить платье. Твое все в крови и в грязи, а у дона Луиса, кроме того, оно все разорвано. Где мне достать для вас подходящие костюмы? Не могу же я предложить вам свои!

— Отчего же, милая кузиночка? — весело проговорил дон Мигель. — Посмотри, какая красавица выйдет из дона Луиса, если только сбрить ему усы и бородку!.. Нет, нет, я шучу! — поспешил он добавить, видя, что молодая женщина смотрит на него в недоумении. — Костюмы у нас будут, не беспокойся; я уже обдумал этот вопрос. Я пришел поговорить с тобой о более важном... Скажи, пожалуйста, кому из своих слуг ты больше всего доверяешь?

— Хусто Марии — эта служанка, вывезена мною из Тукумана, — и маленькой Лизе.

— Какие у тебя еще, кроме этих, слуги?

— Кучер, повар и два старых негра — сторожа.

— Кучер и повар — белые?

— Да.

— Хорошо. Итак, белых, потому что они белые, черных, потому, что черные — но, как только наступит утро, спровадь их всех подальше.

— Разве ты думаешь...

— Я ничего не думаю, а только сомневаюсь... Милая Гермоза, я знаю, что тебя должны любить все твои слуги, потому что ты добра, богата и справедлива, но при настоящих условиях, в которых находится наша страна, достаточно пустяка, чтобы слуга превратился в смертельного врага. Людям, желающим вредить, открыт путь доносов, и по одному слову какого-нибудь лакея, который сочтет себя оскорбленным, гибнут целые благородные семейства в когтях Mac-Горки. В Венеции во времена совета десяти и то было сноснее, чем сейчас у нас, в Буэнос-Айресе. Более всего можно нам полагаться на мулатов. Негры слишком много возомнили о себе, белые слуги почти все развращены, но мулаты, благодаря своему удивительному стремлению подняться посредством просвещения, почти все поголовно враги Розаса, так как они знают, что «унитарии» все люди просвещенные и поэтому вполне сочувствующие им...

— Хорошо, Мигель, я утром отошлю их всех от себя, — перебила молодая женщина, все время боровшаяся с собой, прежде чем прийти к этому решению.

— Да, милая Гермоза, это, к сожалению, необходимо, — произнес молодой человек, отлично понявший, что происходит в ее душе. — Этого требует безопасность дона Луиса, моя и даже твоя собственная... Надеюсь, ты не раскаиваешься в гостеприимстве, оказанном тобой несчастному...