Владимир Соколовский - Во цвете самых пылких лет

— Боитесь, юноша? — в голосе, дяди Шалико послышалось легкое презрение к слабому человеку. — Они абсолютно безвредны. Разве что щипнут за палец. Но это не больно, может только испугать.

— Стану я еще бояться! — вспылил вдруг Васька. — Всякой-то мрази. И не думайте, пожалуйста, что вы один такой храбрый!

— Э! Молодец! Тариэл!

Под крабов дядя Шалико решил приспособить извлеченный из бездонного портфеля пластмассовый бочоночек. Когда Васька отвинтил крышку, оттуда шибануло крепким, хоть и застарелым, спиртовым запахом. Запах этот уловил и чуткий нос грузина: сразу поскучнел гордый профиль, отвисла нижняя губа, и только горестный вздох вырвался из сладостно чмокнувшего рта:

— О!..

И они пошли вдоль по берегу переворачивать камни и ловить сидящих в ямках под ними проворных крабов. Сначала Васька боялся и вздрагивал, когда они боком-боком, стремглав проскакивали мимо его ног и скрывались в глубине. Однако скоро понял, что бояться их совсем не надо, а потом и охотничий азарт охватил его: он бежал от камня к камню, ворочал их, шарил под ними руками и покрикивал на ужасно медлительного, по его суждению, дядю Шалико. Тот виновато выкатывал белки и безропотно подчинялся. Но время от времени, встрепенувшись, снова обретал гордую осанку. Тогда он говорил, становясь в позу:

— Немедленно прекратите! Ты сам жалкий человек. Э! Просто глупый. Зачем кричишь на Шалву Кикнадзе? Разве он тебя обижает?

Крабов побольше — тех, что не пролезали в горловину, — они отпускали сразу. А маленьких поймали двенадцать штук. Изловив краба и опустив его в бочоночек, дядя Шалико закрывал горловину маленьким стеклышком, подобранным на берегу, и наблюдал, как краб сначала скачет, будто ошпаренный, по стенкам, а затем валится на дно, в компанию остальных. Тогда он отрывал взгляд от бочонка, прятал стекло в карман и удовлетворенно говорил:

— Уже пьяный.

Ноздри его при этом азартно вздрагивали.

Порядком притомившись в охоте за юркими существами, они решили, что хватит. Теперь Ваське стало интересно: что дядя Шалико сделает с пойманными крабами? Может быть, он хочет изготовить из них какое-нибудь диковинное грузинское блюдо? Васька бы его с удовольствием отведал.

Но грузин не стал готовить из крабов никаких яств. Он просто вывалил их возле берега на гальку и стал смотреть на них, пошуровывая время от времени щепочкой. Вот один дрогнул лапками, пошевелил-постриг клешней и выдвинул глазки на маленьких стебельках. Наверно, он соображал, как попал сюда, в компанию неподвижных собратьев, над которыми возвышаются две огромные, бубнящие горы, несомненно опасные для крабьего существования. Заметив, что один краб ожил, дядя Шалико отодвинулся и сделал знак Ваське, чтобы он отошел. Краб сразу же поднялся, шагнул неуверенно в одну сторону, затем в другую на тонких своих ножках — ну точь-в-точь пьяница, выныривающий в сознание после долгого и дремучего осатанения, — и вдруг стремглав сиганул к морю.

За ним побежали другие и тоже непременно хитрили: каждый ждал, когда люди отвернутся или замрут и долго не будут двигаться, а до этого момента прикидывались беспамятными, только выдвигали тусклые свои глазки и осторожно двигали лапками, словно пробовали, смогут ли орудовать ими так же шустро, как до происшедшего с ними непонятного потрясения, после которого замутился косный крабий мозг.

Славка ждал Мариамку в самом магазине, возле секции, где она торговала надувными матрацами, рюкзаками, рыболовными принадлежностями и разным прочим товаром. Покупателей было немного — в основном дотошные рыбаки да мамаши, забежавшие купить ребенку надувного крокодильчика или черепаху. Девчонки-продавщицы, проходя мимо разговаривающих Славки и Мариамки, улыбались или хихикали, а продавцы постарше и начальство смотрели на них негодующе. Но они не обращали внимания.

— Слушай, Мариамка, — спрашивал Славка. — А где сейчас твой кот, тот самый Джанмурчи, имя которого я угадал?

— Наверно, дома, — отвечала она. — Если только опять не украли. Понимаешь — обожает, чтобы его крали. Сам напрашивается.

— Ну да?!

— Ага. Наказание с ним. Мы с папкой думали, почему так. Он сказал: скорее всего, Джанмурчи по природе путешественник. Но обделенный умом, глупый. Потому что он не знает, куда ему идти. Цель путешествия появляется у него только тогда, когда его уносят от дома. Куда бы его ни унесли или ни увезли, он всегда бежит домой и обязательно добирается. Попутешествует — и какое-то время после того даже не выходит из квартиры. А потом снова убегает и пристает ко всем прохожим. Вчера он пришел поздно ночью, так что теперь недели две мы спокойны.