Владимир Соколовский - Во цвете самых пылких лет

Письмо получилось длинное, и, пока Славка его сочинял, Васька написал еще одно. Писал он это письмо украдкой, закрываясь от Канаева, чтобы тот, избави бог, не подумал, что он отправляет письмо еще кому-то, кроме матери, а когда надписывал адрес, то и вовсе повернулся спиной к пыхтящему над своим посланием другу. Отошел, бросил оба письма в почтовый ящик и стал торопить Славку.

Потом они побрели на пляж, вспоминая свои лживые письма и содрогаясь от сознания собственной испорченности… Искупались, но, в отличие от вчерашнего дня, без всякого удовольствия. Над морем и городом сгущались сумерки. Друзья быстро вылезли из воды и отправились на поиски ночлега.

Хитроумный Васька предложил:

— Надо сходить в салон проката, оставить там в залог чемоданы со всеми вещами, а взамен взять спальные мешки и раскладушки или надувные матрасики. Тогда нам, Славка, сам черт не страшен. Где хочешь, там и ночуй!

Когда положение становится безвыходным, можно сказать, безнадежным, в человеке открывается новое качество: он начинает верить в невозможное, исполнение чего чуточку раньше казалось бы делом заведомо абсурдным. Нет, ну посудите: разве могут дать в прокате спальные вещи людям без всяких документов, неизвестного жительства, в обмен на какие-то чемоданы? А может, у них и чемоданы-то не свои? Всякое бывает, город курортный. Однако Славка с Васькой, не внимая доводам разума, понеслись в город.

Судьба уберегла их от еще одного позора. Время было позднее, и все ателье проката оказались закрытыми. Приуныв, вздрагивая от мысли о том, какая ужасная ночь им предстоит, они снова пошли к морю. По дороге Славке пришла одна мысль, и он, остановившись, изложил ее: к морю не ходить, а забраться в подвал какого-нибудь многоэтажного дома и там заночевать.

Но Тарабукин поглядел на него строго:

— Ну, ты скажешь тоже: в подвале! Что мы с тобой, бродяги? Привыкай к невзгодам! Осенью в армию!

— А подвал — это что тебе, не невзгода?

— Солдаты не ночуют по подвалам.

Так разговаривая, они вышли к морю и побрели по каменистой, выступающей в море, словно язычок, косе. Вдруг в темноте забрезжили контуры какого-то строения. Немало удивившись, друзья подошли к нему. Это оказался дощатый сарайчик. Дверь его была прикрыта, а сверху висела вывеска: «Прокатный пункт».

— Что я говорил! — возликовал Васька, хотя никаких разговоров по этому поводу по дороге не велось.

Канаев дернул ручку двери. Дверь раскрылась и повисла на шарнирах, поскрипывая от дующего со стороны моря ветра. Внутри прокатного пункта была полная темнота. Поежившись и поколебавшись, ребята ощупью двинулись во мрак, по галечному полу. Вдруг раздался легкий шорох, и мгновенно парализовавший мозг и волю голос с четким кавказским акцентом вострубил из мрака:

— Э! Прэ-кратить дурацкое хождение! Быстро спать, немедленно!

Застонав, обессилевшие друзья опустились на тугую, подавшуюся под их телами гальку и тотчас уснули.

Разбудил Ваську страшный канаевский крик. Крик, вопль, вой — как угодно можно было назвать это горловое явление, сопровождавшееся даже некоторым сипением и взвизгами. Васька вскочил, сел и завертелся на заду. Высокий человек склонился над Славкой, а тот орал, закрываясь руками и обессиленно раскинув ноги.

«Он его режет», — решил Васька.

И стал подкрадываться со спины к злодею. Тот, учуяв, видно, его приближение, быстро обернул горбоносое сухое лицо, полное горестного удивления. Выбросил навстречу Ваське руку с вытянутыми пальцами, в которых болталось, трепыхая огромными паучьими ногами, нечто, ввергнувшее и Ваську в ужас.

«Ядовитая тварь!» — решил он и быстро отскочил.

Канаев между тем прекратил орать, быстро откатился к стенке сарая, вскочил на ноги и дунул наружу.

«Трус, трус, он оставил меня!» — обреченно подумал Тарабукин и на всякий случай принял боксерскую стойку. Дрожь в коленях мешала ему.

Кавказец опустил руку, вздохнул и сказал:

— Э! Он совсем дурак. А ты, думаешь, умный? Я хотел показать, какого поймал краба, разбудил, а он… Э! Совсем дурак. А ты, думаешь, умный? Я тебе покажу бокс! Так трахну по голове…

Он опустил краба на гальку, и тот боком-боком, таясь за камушками, выбежал за порожек. Васька вышел за ним и в недоумении следил, как незнакомое морское насекомое совершило свой путь к морю и нырнуло в утренние спокойные волны. Васька представил, как оно бежит по дну, в воде, подсвеченной ранним солнцем, и ему тоже захотелось туда. Потом он вспомнил незнакомца, насупился, вошел в сарай, собрал первым делом свой и Славкин чемоданы и, усевшись на них, спросил с подозрением: