Владимир Беляев - Чекисты. Книга вторая

— Ты говоришь, Рахтуге, бумага была мокрая, — обратился Прокофьев к охотнику. — Что, нарта попала в воду?

— Там, у мыса Сеутэн, разводья. Собаки перескочили, а нарта провалилась. Чемодан слетел с нарты, ударился об лед и раскрылся. Я стал помогать собирать вещи и увидел карту. Потом мы вылезли, развели костер и начали сушить вещи. Я на карте узнал горы, которые рисовал сам, а Столяров сказал мне, что это Урал.

— Ну, дальше. — Прокофьев напряженно глядел на охотника.

— Я думал, Столяров шутит. Почему он говорит “Урал”? У него глаза серьезные. Я спросил, зачем он взял бумагу Акопова, почему она стала желтой? Я сказал ему: “Это карта Чукотки, я сам рисовал горы Татлинэй. Скоро Акопов приедет в Калигран, я спрошу у него про эту карту”. Он мне сказал: “Ты, Рахтуге, совсем как новорожденный кашалот — такой же смешной. Это действительно карта Чукотки, и я пошутил, хотел проверить, действительно ли ты так хорошо знаешь карту Чукотки”. А я догадался, что Столяров опять меня обманул, но не показал ему этого.

Потом Столяров стал отряхивать снег со своей одежды. Он отряхивал так долго, что за это время можно было проехать полкилометра даже на самых ленивых собаках. Когда отряхнул, то вынул карту, посмотрел и спросил, где горы Татлинэй, которые нарисованы мной. Я показал ему, он похвалил рисунок. “Эту карту мне дал Акопов”, — сказал Столяров и спросил, нарисую ли я ему другие такие карты. Я ответил, что в Калигране можно обсудить на комсомольском собрании, некоторые комсомольцы ездили до самого Пикульнея, они знают все горы, а комсорг Каннук и Ренвиль рисуют лучше меня. Я сказал ему так, а сам подумал, что он в третий раз обманул меня: Акопов очень берег свои карты и никому их не отдал бы, кроме своего начальника. И еще я подумал, что не поеду с ним в райцентр.

— Не пойму, — подавшись вперед, выдохнул Борис. — Ты что, отпустил его?

— Нет, — медленно проговорил Рахтуге и как-то недоуменно взглянул на Бориса. — Я понимал: надо привезти его обратно в порт, на заставу. И в это время я заметил, что он тянется рукой к карману. Мы стояли по обе стороны нарты, и я прикинул на глаз, что мой остол [10] Остол — толстая палка с железным наконечником, которой тормозят нарту. достанет до его кармана. Столяров быстро выхватил из кармана пистолет, но не успел поднять руку: чужой человек просто забыл, что я охотник. Мой остол сразу ударил его по руке, и пистолет упал на лед. Столяров быстро нагнулся, но я отшвырнул остолом пистолет, и он упал в воду.

Рахтуге на секунду умолк.

— А дальше, что было дальше? — нетерпеливо спросил Борис.

— Дальше Столяров понял, что у меня есть остол, а у него в руках ничего нет. Он стал очень злой, я видел его глаза, но заговорил совсем спокойно. Он сказал мне: “Ты сильный человек, и я сильный человек. Оба мы не похожи на женщин и умеем держать язык за зубами. Есть такая страна, — так сказал он, — где сильному человеку, если у него есть голова на плечах, а карман туго набит деньгами, незачем охотиться самому: у него есть деньги, и он заставляет других добывать ему песцов и мясо. Настоящий сильный человек, — сказал он, — должен покорять других и управлять ими, как хороший ездок упряжкой своих собак. Такой человек имеет много ящиков табаку, большие и богатые дома”.

Я ответил, что у нас в Калигране дома тоже есть. Столяров рассердился и сказал: “Ты, Рахтуге, тюлень. Будет война, и на вас сбросят такой гарпун, что море станет кипящим чаем, в котором сварятся все ваши моржи и нерпы, а от яранг и школ останется пыль”. Он говорил еще много другого, думал, что я не понимаю и мне нужно все объяснить. Но я уже понял, что он хочет… Я только спросил у него: “Ты не русский?” Он ответил: “Да, я не русский, а ты, Рахтуге, если ты не тюлень, будешь моим первым помощником и получишь много денег.” Я ему не ответил, только посмотрел на него.

Тогда он потерял ум и бросился на меня, но я был готов к его прыжку и очень сильно ударил его по голове. Потом я его перевернул вниз лицом и связал лахтачьими ремнями.

— Где же он теперь? — сорвался голос у Бориса.

Рахтуге неловко потоптался на месте.

— В моей яранге маленькие дети… Они будут бояться чужого человека, — проговорил он. — Я не знал, что тут Прокофьев, и думал, может быть, ты, Борис Николаевич, пустишь его на ночь к себе…

— Твой пассажир поместится, конечно, здесь, — сказал Прокофьев. — Пойдем к нему! Где ты его оставил?

— Здесь на улице, в нарте… Я сейчас принесу, — заторопился Рахтуге.