Михаил Март - Запекшаяся кровь. Этап третий. Остаться в живых

Беглецы продолжали мучиться с замками. Открыть удалось только один из четырех. Стало понятно — в отведенное им время не уложиться, подрывнику придется подниматься на крышу по веревке. Он и сам это понимал, поджег шнур и пошел к ящикам, чтобы взобраться сначала по ним, а дальше по канату. И вдруг остановился. Присев на корточки, направил луч фонаря на огромный продолговатый ящик.

— Мать честная! Авиационная бомба! Зачем? Это же учебный полигон!

На складе находилось не менее сорока ящиков с бомбами. Кого они собирались бомбить? На земле остались следы от «ножек»: несколько ящиков забрали совсем недавно.

Подрывник побежал к воротам.

— Командир, улетайте, не ждите нас. Здесь бомбы. Через десять минут аэродром превратится в огромную воронку. Бегите!

— Гаси фитиль! — услышал он приказ из-за ворот.

— Постараюсь.

Впервые в жизни опытный подрывник испугался. Он не за себя боялся. За других. Угнать самолет под фейерверк — одно, погубить сотни людей ни за понюх табака — другое. На бегу он выронил фонарь. Теряя хладнокровие, теряешь жизнь — таков принцип саперов. Он продолжал бежать в темноте на движущийся огонек. И вдруг споткнулся, упал. На него рухнул штабель ящиков и разбил парню череп вдребезги. А огонек продолжал свой путь…

Услышав в ангаре грохот, командир достал ракетницу.

— Зачем? Нас тут же засекут, это же крайняя мера, — взволнованно сказал боец, возившийся с замком.

— Именно крайняя.

Командир выстрелил.

— У них сорвалось, — пробурчал Калюжный, увидев ракету. — Все в самолет.

Довести операцию до конца помогла дисциплина. Люди не кинулись толпой, шли строем, по четыре человека, цепочкой взбирались на борт. На прожектора уже никто не обращал внимания. С вышек огонь не открывали. То ли охрана спала, то ли потеряла бдительность.

— Нас прикрывают снежные хлопья, — сказал Калюжный, стоявший у трапа. — Мы за белой завесой. Передать команду пилоту — запустить двигатели, готовиться к взлету.

Генерал вошел в самолет последним.

Когда самолет тронулся с места, опять не прозвучало ни одного выстрела. Муратов знал, почему не стреляют, верил, что помогут. И действительно, прожектора осветили взлетную полосу и замерли.

Скорость нарастала, Василий взмок, пот застилал глаза. Стиснув зубы, он потянул штурвал на себя. Машина оторвалась от земли и резко пошла на подъем. И тут раздался небывалой мощности взрыв, небо стало красным. Самолет тряхнуло, но он продолжал набирать высоту.

Глядя в иллюминатор, генерал Калюжный сказал:

— Сработало! Аэродрома больше не существует, погони не будет. Можно лететь на низкой высоте.

Полковник Гофман кивнул.

— Слишком мощный арсенал.

— Да, барон. Но теперь-то вы можете посвятить меня в детали.

— Конечно. Начнем с парашютов. Только двенадцать из них раскроются в воздухе. Мне известны их номера. Я хочу обсудить с вами список самых достойных.

— Все достойные. Мы с вами полгода отбирали кандидатов для побега. Что еще вы хотите обсудить?

— Человек, содействующий нам, может взять под свое крыло не больше двенадцати. Но и они будут числиться мертвыми, а значит, ни о каком преследовании не может идти речи.

— Генерал Улусов немец?

— Он борец с режимом и национальность тут ни при чем.

— Покажите мне ваш список, барон.

Самолет набрал высоту и лег на курс. Через пятнадцать минут в кабину вошел немолодой мужчина с горбатым носом. Сидящий рядом с Муратовым солдат с автоматом тут же встал и уступил место второго пилота. Раньше Василий не видел этого человека. Его никто с членами банды не знакомил, зеки его не интересовали. Он сделал главное — вышел на лагерь, нашел руководителей и убедил их пойти на подвиг.

— Вы летите без карты, Иван?

Муратов обратил внимание на акцент горбоносого.

— У меня есть приборы, они надежнее любой карты.

— Среди наших ребят есть летчик, он вас проконтролирует. Точнее сказать, ваши приборы. Вы же не имеете определенного маршрута?

— Я лечу на северо-восток, где нет сосредоточения воинских частей. Там тайга и легко затеряться.

— А вам откуда знать? Ни один из заключенных не знал, где он сидит.

— Я местный. Из Черной балки. Можете считать меня исключением.

— Конечно. Вы же пришлый.

— Такой же зек, как и вы.

— Сколько отсидели?

— Три года.

— При индустриальном строительстве три года — большой срок. За это время многое изменилось. Скажите, Иван, по каким дням в лагере устраивали банный день?