Норман Льюис - Вулканы над нами

Мне еще ни разу не приходилось слышать, чтобы индеец — пусть он даже занимает какую-то должность — так разговаривал с белым.

По здешним понятиям, бесцеремонность была невиданной. Я сообщил, что я новый воинский начальник их города, но эта новость произвела на моего собеседника очень малое впечатление.

— Меня зовут Мигель, — сказал он, даже не добавив привычной формулы: «к вашим услугам», что сделал бы каждый ладино и почти каждый индеец.

Он взял у меня конверт с приказом о моем назначении, сунул его в груду бумаг на столе и снова потянулся к башмаку.

— Не угодно ли вам уделить мне некоторое внимание, — сказал я самым суровым тоном.

Смахнув бумаги с единственного стула для посетителей, я сел.

Интенденте решительно схватил башмак и стал нащупывать пальцами гвоздь. Взгляд его не подымался выше моего пояса. У него была огромная голова и лицо бронзового идола с отполированными скулами и маловыразительными глазами. За его креслом на стене висел агитационный плакат, на котором был изображен труп обнаженного мужчины с чудовищно распухшей мошонкой; так бывает, когда человека подвешивают за половые органы. Надпись под изображением гласила: «Жертва атеистического режима». Сколько я помню, точно такие же плакаты висели и тогда, когда к власти пришел Вернер; мертвец был вечной безыменной жертвой центральноамериканских политических нравов.

— Я хотел бы услышать лично от вас, что здесь происходит, — сказал я.

Интенденте бросил башмак на пол и быстрыми, ловкими движениями стал разрывать гору бумаг.

— Я составил доклад. Можете взять экземпляр, если хотите.

Он протянул мне небольшой свиток, перевязанный черной тесьмой.

— Благодарю вас, — сказал я. — Вы очень любезны. Но я пришел к вам выслушать частный доклад, не официальный. Расскажите мне все с самого начала.

— С начала? У меня плохая память. Что было сорок лет назад, уже не помню.

Быстрый взгляд, который он бросил на меня, выражал упорство.

— Давайте начнем с того, что случилось после освобождения. Минуло всего два месяцам. Пока что с нас этого хватит.

— После освобождения? Что ж, это нетрудно. Вскоре после освобождения пришел приказ, чтобы индейцы вернули землю.

— Землю, которую они захватили самовольно?

— Нет, ту землю, которую им дали, когда вышел закон, что пятая часть земли, принадлежащей Компании, переходит к индейцам.

— Какой Компании? «Юниверсал Коффи Компани»?

— Ну да, «Юниверсал Коффи Компани».

— Погодите, — сказал я. — Ведь есть же специальный президентский декрет, по которому земля, переданная индейцам, остается в их владении.

— Есть ли, нет ли — землю отобрали.

Пришла компанейская позиция и согнала индейцев с земли.

— И что же, были волнения, индейцы сопротивлялись?

— Чего ж тут сопротивляться? Сперва индейцам дали землю, потом отобрали назад. Индейцы ничего на этом не потеряли. Чего же сопротивляться?

— И полицейские сожгли урожай?

— Часть урожая. Бобы не горят. Они сожгли маис, а потом прогнали быков через бобовые поля, чтобы погубить бобы.

— И тогда начались волнения?

— Нет. Тогда волнений не было. Когда компанейская полиция сожгла индейские хижины и погубила урожай, индейцы решили уйти в горы, но полиция загнала их в специально выстроенные казармы.

— Это еще зачем?

— Чтобы они работали на Компанию. Я написал в докладе, что некоторые молодые индейцы не подчинились полиции и не пошли в казармы. Они убежали и скрылись в горах.

Это сообщение, как я понял, было концом рассказа. Мне сразу стало легче. Наверное, никому не пришло в голову внимательно прочитать его доклад, так же как никто не подумал показать его мне.

— Из-за чего же они подняли весь этот шум? — спросил я.

В конце концов, почему я должен беспокоиться о том, что «Юниверсал Компани» потеряла нескольких рабов? Убежали — и отлично, желаю им успеха. Пусть «Юниверсал Компани» не ждет от меня сочувствия. Если бы Вернер не разорил мелких плантаторов, это сделала бы «Юниверсал Компани». Да ну ее ко всем чертям! Пусть сама заботится о себе.

Интенденте опять занялся своим башмаком. Казалось, он наполовину забыл о моем присутствии. Я вздрогнул, когда он снова заговорил, на этот раз так, словно разговаривал сам с собой.

— Молодые люди, которые сбежали, пришли ночью в город и взломали дверь городского арсенала. Не хватает тринадцати винтовок.

Сердце у меня упало, но я не намерен был так легко отказаться от мысли, что волнения, которые здесь зреют, еще можно уладить мирным путем.