Виктор Дудко - Тревожное лето

— Тогда другое дело... Только ничего у тебя, паря, с монашками не выйдет. Не пойдут они в Черемшаны, Чего им там делать?

Ленька, уже не скрывая неприязни, поднялся.

— Г-говорю ж, убирать хлеб. Чего-чего! Урожай удался. А рук н-не хватает. А они тут... — Поднял повод и решительно потянул Хроську за собой.

— Так куда ж ты? Постой, — засуетился Хамчук. — Ты, паря, погодь. Я ить завсегда, ежели Советской власти что помочь... Ты погодь... — Но Ленька пнул ногой ворота, и те сразу рассыпались на две половинки. — Ну, гляди сам. Я всей душой, а ты... — Краем глаза Ленька увидел, как на крыльце появилась молодая женщина в черном. «Гад... — бормотал он, вытягивая Хроську. — Шкура... Ну погоди...» Хамчук что-то еще говорил, Ленька увидел девушку с ведрами, полными прозрачной колодезной воды, натянул на глаза кепку, Девушка поравнялась с ним, и они пошли плечо к плечу. Ленька не подымал головы.

— Вы к кому? — наконец спросила она.

— К-к Голякову.

— Значит, воротами ошиблись. А я гляжу, думаю, чего это гости к Тушканчику?

— К кому? — не понял Ленька.

— К Тушканчику. Это так кличут Хамчука. Прозвище у него такое.

Ленька посмотрел с любопытством на свою спутницу. Она улыбнулась, показав удивительно белые и ровные зубы. На румяных щеках ее заиграли ямочки.

— А я дочь Левона Прокоповича. Зовут меня Варварой.

— А меня Леонидом.

Хроська потянулась к ведру, и Ленька легонько шлепнул ее по морде.

— Дома отец-то?

— Пока дома. На покос собирается с Мишкой. У нас кто-то сжег целую скирду сена. Теперь вот снова косим.

— Это на ночь глядя? И кто сжег?

— А разве узнаешь? Вот мы и пришли. Тять, — крикнула Варя, — гости к тебе!

Голяков Теткина встретил иначе. Ленька рассказал про Хамчука, Левон в сердцах махнул рукой.

— Раньше Тит не такой был. А вот как Ганка в монашки постриглась, так не узнать. Дочка его, — пояснил Голяков. — С моей Варькой дружила.

— А чего эт-то она в монашки? — спросил Ленька. — Сдурела, что ли?

— Чужая душа — потемки. Говорят, хотел Тит отдать Ганку за вдовца Пантелея Лупана. Пантелею ж шестой десяток, а девке семнадцать годков нету.

Ленька вспомнил щуплую фигурку в черном на крыльце у Хамчука.

— А бандиты бывают у вас?

Голяков собрал бороду в кулак, с неохотой ответил!

— Бывают, как не бывать? Если монастырь их поит и кормит. А энти монашки, прости господи... У них что... У них хозяйство почище вашей коммуны. За Лысихой гектаров тридцать жита да гречихи, овса, да пасека.

Левон усмехнулся, налил Леньке молока.

— Ты пей. — И позвал дочь:— Варь! Постели-ка гостю на сеновале. Ты отдохни, пока мы с Минькой смотаемся на сенокос. Поглядим, чего там. — И продолжил свою мысль: — Управились бы они сами, если б не отец Еремей.

— П-поп, что ли?

— Поп. Как начнет проповедь кажное воскресенье, так не захочешь, а пойдешь хрип гнуть.

Ленька, отяжелевший от еды, поднялся из-за стола.

— Ну д-даете вы тут... Где Советская власть? У вас тут что, партизан мало? — Ленька расстроился. Варька прошла мимо. Ленька проводил ее взглядом.

— Учиться просится. А куда мы без нее? Говоришь, партизаны. Есть партизаны. Дак не гражданская война. Там все было понятно: вот враг, а вот товарищ. А тут поди разберись. Взять хотя бы Хамчука. Партизан. А попробуй свари с ним кашу? Дорвались до земли, а кругом хоть трава не расти. Партизаны... — уже спокойнее промолвил Голяков. — Тут, брат ты мой, почище, чем в партизанах. Башку проломлют — и не узнаешь кто.

Ленька взобрался на сеновал. Где-то заполошно кудахтала курица.

— А насчет того, чтобы кобыл монастырских впрячь в коммуну... — Левон посмеялся, — придумано ловко, а ничего не выйдет.

— Как это не выйдет? — возмутился Теткин. — Они ч-что, при царе живут? Народное д-добро потребляют? Потребляют. Земля чья? Наша з-земля.

— Церква отделена от государства, — возразил Голяков. — Попробуй заставь их, возьми голыми руками. Тут, брат, политика... Что дармоеды, это да. И тут их надо брать за жабры.

У Леньки слипались глаза, мысли путались. И все же задание надо выполнять.

Минька с выгоревшими добела волосами сидел на лавке, и, открыв рот, слушал, о чем говорят. Он с восхищением смотрел на уполномоченного, решительного и смелого, не такого, как отец, и проникался симпатией к Теткину.

— Сколько их там?

— Кто же считал? Гляди сам. Ты представитель власти, тебе виднее.

Левон продолжал сидеть на лавке, курил и смотрел на гостя. Варька села у печки на табурет и подперла кулаком круглый подбородок. Ленька смотрел на нее и улыбался. Она тоже улыбалась. Симпатичная эта Варька, глаза большие и удивленные, брови, как угольком нарисованные, и коса черная ниже пояса. Варьке страсть как хотелось послушать, о чем будет рассказывать Ленька. Но Левон прогнал девчонку: