Виктор Дудко - Тревожное лето

— Ешь, товарищ, а то сыт голодного не разумеет. — Губанов с удовольствием принялся за еду. И в это время вышла Матрена в ситцевом выгоревшем платье, с платком на плечах.

— А вот и супруга моя, — с неудовольствием произнес Захар. — Чего ты поднялась?

Матрена быстрым взглядом окинула гостей, поздоровалась:

— Слышу: бу-бу, бу-бу... Дай, думаю, погляжу, кто там.

— Вот бабы. Все им надо знать, — замотал головой Соломаха. — Я уж без твоей помощи управился. Коль поднялась, то постели товарищу.

Матрена еще раз с интересом посмотрела на Губанова, тот поймал ее взгляд и подумал, что Соломахе, вероятно, повезло с женой: красивая.

— Кстати, видал Семижена? — спросил Шершавов, подымаясь.

— Чего это тебя потянуло к пауку?

— Значит, надо. Соскучился, — слукавил Егор Иванович, подмигнув Губанову. — Так видал?

— Как не видать, видал. Тигра, а не человек. С ума сошел. День батраки горб гнули, а он чегой-то копны раскидывает. Одно слово— паук. Увидел меня, глаза белые, слепые. Кричит: передай женке, пусть браги заведет, не то патлы повыдираю! Зубы, говорит, болят.

Соломаха проводил Шершавова до ворот, и там Егор Иванович напомнил:

— Матрене все ж накажи, чтоб язык держала за зубами. От Фильки побереги гостя. Прознает — разнесет.

— Чо ли я не понимаю? — оскорбился Соломаха. «Раз Матрена сохраняет тайну рождения Фильки, значит, и эту сохранит», — подумал он и сказал вслух и с грустью: — Матрена — баба железная. Будь спокоен.

Уже засыпая, Губанов слышал женский, приглушенный тонкой перегородкой, голос: «Чегой-то я не видала раньше его тут». И мужской: «Не видала, значит, так и надо. И на этот раз ты его не видала».

Все не так получалось, как рассчитывал Хомутов и сам Губанов. Непредвиденный выстрел в Шершавова, встреча, знакомство с Барсуковым и Лепетюхой и, наконец, ночевка у Соломахи... И это в начале операции, а что будет дальше?

Вечерело. Малиновый куст солнца взобрался на макушку сопки Лысихи и уселся. Ленька еще не решил, к кому идти, то ли к Левону Голякову, то ли к Титу Хамчуку. Навстречу ему шла девушка с пустыми ведрами. Ленька снял кепку, поздоровался. Девушка ответила и закраснелась, а потом оглянулась вслед Леньке. И Ленька оглянулся. Поймав на себе ее взгляд, сконфузился, дернул за повод Хроську, лениво перебиравшую ногами. Кричали заливисто петухи, пахло парным молоком и дымом. У керосинового ларька, широко расставив дрожащие тонкие ноги, стоял в луже теленок с белой метиной на лбу и смотрел на свое отражение. На сверкавшем позолотой церковном кресте сидели вороны.

Ленька отсчитал седьмую по счету избу, постучал в тесовые ворота. В ответ послышалось недовольное ворчание пса. Ленька подождал и еще постучал. Пес обрадованно залаял, загремел запор, и в калитку выглянула взлохмаченная голова. Она уставилась на гостя сонными, припухшими глазами.

— Кто таков? — сипло спросила голова и заморгала.

— Мне Хамчука Тита Савельевича.

— А зачем он тебе?

Ленька подошел ближе.

— Я от товарища Т-Телегина.

Голова испуганно забегала глазами по сторонам, остановила взгляд на Теткине.

— Заходь, коли от самого товарища Телегина.

Ленька ввел за собой Хроську и тут же устало опустился на бревна, аккуратно ошкуренные и сложенные у забора.

— Значит, вы Тит Савельевич? П-правильно, значит, я попал?

Хроська сразу потянулась к вязанке кукурузных стеблей, и Ленька отпустил повод.

— Значит, я Тит Савельич, — согласился хозяин. Он был коренаст, босиком, в просторных полотняных шароварах, в такой же рубахе навыпуск. Присел рядом с Теткиным.

— Из Черемшан, значитца... Так, так... И чего это тебя сюда принесло семь верст киселя хлебать?

В тоне Хамчука Ленька уловил какое-то беспокойство и недоброжелательность. «И чего я к нему приперся? — подумал он. — Надо было идти к Голякову». Но отступать было поздно, и он сказал:

— Дело тут у меня. Вот и хлебал киселя.

— Дело, значитца... Ну-ну... — Хамчук прятал глаза под густыми бровями, почесывал искусанные комарами ноги. — И какое ж дело, ежели не военная тайна?

Леньке было известно: в Мухачино не очень-то любили принимать гостей, но чтоб встречали вот так...

— Какая т-там т-тайна, — с неохотой ответил он, еле сдерживая зевоту, — никакой т-тайны. В монастырь послали. Баб н-надо сагитировать на у-уборку.

Хамчук сразу обрадовался.

— Значитца, в монастырь? А я попервах подумал, с заданием каким явился, раз от самого товарища Телегина. Так у нас все тихо и мирно. Это, конечно, другое дело. — Он увидел, как Хроська с удивительной прожорливостью и хрустом уничтожает кукурузу, проворно вскочил и потянул ее в сторону. Но Хроську не так-то просто было заставить оторваться от лакомства, и тогда Хамчук выхватил из-под ее морды сноп и зашвырнул в огород. Вытирая взмокший лоб, он вернулся к Теткину.