Павло Загребельный - Капитан Шопот

Капитан хотел было закрыть чемодан, как вдруг в глаза ему бросилось какое-то сходство между всем тем, что там лежало. Он задержал крышку чемодана, посмотрел еще раз. На всем: на бутылках, на шоколаде, на папиросах, сигаретах, спичках — красовались размазанные фиолетовые штампы ресторанов, буфетов и чайных. Взглядом Шопот пробежал по штампам — названия городов и городков, станций, районных центров... Названия как названия, ничего в этом нет такого, все это можно найти на первой попавшейся карте... Что же его так встревожило?.. Еще раз взглянул... Да, не было сомнения. Не такой уж беспорядок царил в чемодане, как это показалось на первый взгляд. Все вещи, мелкие и крупные, уложены так, что можно было проследить весь маршрут доктора Кемпера. Дневник путешественника, написанный при помощи ресторанных штампов! Что ни говорите, это все-таки остроумно! Однако остроты остротами, а невольно возникает вопрос: почему турист не записал свой маршрут в блокнотик, почему прибегнул к такому странному способу?

Турист может иногда и залезть не туда, куда следует, может что-то и сфотографировать такое, чего фотографировать не принято: например, важный мост, который ему просто понравится в архитектурном отношении. Но такой турист, если это честный человек, не станет прятаться и маскироваться. А тут что-то вызывало подозрение. И шурупы, о которых доложил Микола... Шопот посмотрел на дверцу, покрутил ручки подъемников стекол, спросил у доктора:

— Действуют хорошо?

— Я уже говорил вашему солдату, — нахмурился доктор.

Своей раздраженностью он еще надеялся отвести от себя подозрение, хотя уже нанял: пропал. Все его предположения оказались неуместными, несчастье пришло оттуда, откуда и не ожидал, а прийти могло именно отсюда. Как пограничники узнали о его тайнике?

— С вашего разрешения, — сказал капитан, беря из рук Миколы отвертку с красной ручкой.

— Я протестую! — закричал немец. — Вы не имеете права! Я немецкий гражданин! Я!!!

— Но ведь машина чешская, — улыбнулся капитан, — а с нашими друзьями-чехами...

— Я купил эту машину, вы не имеете права! Это моя собственность!

— Никто не посягает на вашу собственность. Мы просто выполняем свой долг. Еще раз прошу прощения, но...

Рука Миколы быстро вывинчивала один за другим шурупчики, панель приоткрылась. Капитан заглянул в щелку, взял из рук Миколы отвертку, вывинтил еще два шурупа, снял панель... В ребристых пустотах дверцы темнела старательно закрепленная продолговатая нейлоновая сумочка.

— Что это? — спросил капитан.

— Я не знаю! — крикнул немец. — Я ничего не знаю!.. Это...

Хотел сказать «провокация», «шантаж», «инсинуация», разные слова напрашивались на язык, но не произнес ни одного, потому что пересохло в горле, и Кемпер только прохрипел: «Х-х-х-х...»

Капитан пощупал мешочек. Под пальцами ощутил твердые фотоаппаратные кассеты. Почти ясно. Тут фотоматериал. А там, в чемодане, дополнительное описание, так сказать, «привязка» к местности. Остроумно, просто и отнюдь не банально.

— Вынуждены вас задержать, — вздохнул Шопот, еле заметно показывая глазами Миколе на немца. Тот вмиг очутился возле доктора. — Мне очень неприятно, — продолжал начальник заставы, — но порядок требует, чтобы вы зашли в канцелярию пограничного контрольно-пропускного пункта.

Цепь замкнулась. Живая цепь окружила ближайшие горы, пролегла вокруг непроходимых чащоб, перекинулась через ручейки и потоки, отгородила притаившийся таинственный мир пограничной полосы от бурлящей жизни городов, от тихих дымов маленьких поселений, от тропинок, по которым дети ходили в школу, и от больших шоссе с неутомимыми труженицами-машинами на их крутых серпантинах. Солдаты стали рядом с колхозниками, студенты — такие извечные мечтатели — выбрали для себя самые мрачные лесные участки, где каждое дерево и каждый куст обещали приключения, неожиданность и угрозу. Враг был где-то там, в большом кругу неизвестности, на одной из горных вершин, овеваемых ветрами, или же в уютной пазухе лощинки, ощетинившейся острыми верхушками деревьев, — рано или поздно нарушитель должен был спуститься в большую долину, к той широкой жизни, на которую покушался.

Осторожно выглядывая из-за деревьев, Ярема видел, как внизу монтируется этот огромный человеческий заслон. Вот реденькая цепочка солдат побежала вдоль того участка шоссе, который был ближе всего к Яреме, цепь растягивалась и растягивалась, словно кто-то всемогущий сеял этих солдат и они под действием невидимых чар мгновенно вырастали на пустом еще миг назад месте; солдаты стояли плотно, проскользнуть сквозь их цепь не могла, вероятно, даже ящерица. А раз так, то он будет действовать совершенно неожиданно. Он преодолеет две горные вершины и выйдет к шоссе в совершенно другом месте, далеко отсюда, так далеко, что мало кто сможет подумать о вероятности столь безумного поступка. И уж тогда он посмеется над солдатами, которые торчат где-то, и над тем первым своим противником на этой земле, который пытается поймать его в тенета. Ярема попытался представить своего неизвестного противника, предельно напрягая волю, заставил мозг работать четко, точно и быстро и обрадовался, ощутив, как и самом деле четко и точно работает его мозг. И уже теперь разум противника показался Яреме ограниченным, неуклюжим, бессильным и немощным. Это даже и не разум, а простейший рефлекс, примитивная способность отвечать на раздражение. Как у того ребенка, который, ожегшись о печку, обходит ее подальше, но обжигается о стекло лампы.