Георгий Кубанский: Лавина

– Ничего! – загремел с плота бородач, сильно и точно работая багром. – Мы архангельские! Снег да вода – самая наша еда!

Самохин стиснул кулаки до боли в пальцах. Приказ тут не поможет. Распалился человек. Теперь уже его никто не остановит, не удержит.

На берегу люди жадно ловили каждое движение смельчака. Ударами багра он умело направлял плот к центру завала.

Подгоняемый багром и ветром, плот с ходу врезался в рыхлый снег. Белые струйки устремились сверху на бочки, вспыхнули легкими клубками, укрыли бородача. Темный силуэт его временами появлялся ненадолго из-за пара и огня и снова исчезал. А на месте, где только что был человек, поднимались дрожащие язычки огня.

«Мазут поджигает», – понял Самохин.

На фоне разгорающегося пламени показался силуэт человека. Взмахнув руками, он грузно плюхнулся в воду.

Берег притих. В мертвой тишине слышались лишь шипение факелов да легкие всплески плывущего бородача.

Мазут разгорался быстро. Над плотом клокотали и бурлили клубы пара. Временами они вспыхивали, из них вылетали клочья пламени и с яростным шипением врезались в снежный склон.

Немногие смотрели сейчас на ожесточенную борьбу огня и снега. Общее внимание устремилось к тяжело плывущему человеку. Гребки его становились короче, слабее. Несколько рабочих вошли в воду и держали наготове багры. Двое сбросили стеганки. Кто-то снял с шеста факел и поднес его к самому берегу, чтобы не терять пловца из виду.

– Давай, Андрей Егорыч! – кричали с берега. – Докажи!

Наконец сильные руки товарищей подхватили пловца. Он тут же вырвался и, разбрызгивая воду ногами в белых шерстяных носках, побежал по берегу, проваливаясь выше колен в рыхлый снег.

Ему поспешно уступали дорогу, кричали вслед:

– До сторожки беги! На печку, Егорыч, сразу! На печку!..

Отвлек их от бесстрашного пловца пушечный грохот у завала. Подточенная снизу жаром, снежная гора рухнула на бушующее пламя. Взметнулись огромные вьюжные клубы. Клочья огня, опережая пар и клубящийся снег, взлетели вверх, врезались в белый склон, испятнали его черными дырами. Снова устремился снег на поднявшееся пламя. На этот раз уже с трех сторон. Казалось, сейчас он завалит огненные языки, придушит их. С резким злобным шипением сжималось пламя, приседало, как бы собирая силы. И снова с раскатистым грохотом и воем взлетали наверх пар, снег и клочья огня.

А ветер настойчиво вжимал пылающий островок в рыхлый завал. Пламя бушевало, пробивая дорогу в кипящем хаосе снега, пара, огненных брызг. Струйки горящего мазута стекали с плота, жались к рыхлеющему снегу, подтачивали его снизу...

Победил снег. Казалось, не было силы, способной остановить его неистовый напор. Он завалил глубоко врезавшийся в затор плот, задушил ослабевшее пламя. Лишь обгоревшие концы бревен слабо тлели, распространяя над водой смрадный едкий дымок. Изредка вспыхивал на них легкий язычок огня. Подталкиваемый ветром, он скользил по бревну и словно прятался в снежный скат.

– Я говорил: ни черта из этой затеи не выйдет, – бросил Николай Федорович. – Растопить снежный завал! Бредовая затея!

Самохин отвернулся от главного инженера. Он с трудом сдерживал готовое прорваться раздражение.

– Как вода? – вмешалась Фетисова. Она заметила состояние Самохина и хотела предотвратить столкновение директора с «главным». – Кто знает последний замер?

– Поднялась еще на двадцать сантиметров, – ответил Фарахов.

– На двадцать? – переспросил Самохин. – Вы не ошиблись?

– Теперь вода разливается по большей площади, – объяснил Фарахов, – а потому и подъем ее несколько замедлился.

Аварийный штаб сбился на берегу в плотную кучку. Рядом теснились рабочие, вслушивались в негромкий разговор.

– Эх, было бы радио! – вздохнул Фарахов.

– Радио! – повторил Самохин. Ожила притихшая было тревога за дочь, за Крестовникова, за всех, кто находился в темных горах. – Если б радио!

– Надо подорвать завал, – сказал Фарахов. – Пробраться на обгоревший плот и с него подорвать...

– Попробуйте, – насмешливо покосился в его сторону Николай Федорович. – Рискните.

– Послушайте!.. – Самохин круто обернулся к нему и, задыхаясь от гнева, почти шепнул: – Уйдите отсюда.

Николай Федорович гневно выпрямился, хотел что-то сказать в ответ, но, взглянув в перекошенное лицо Самохина, осекся. Ища поддержки, он посмотрел на Фетисову, но та явно избегала смотреть в сторону недавнего единомышленника.

– Плот врезался в центр завала, – развивал свою мысль Фарахов. – Перемычка за ним осталась небольшая. Если с плота заложить взрывчатку...