Георгий Кубанский - Лавина

– Ребя-ата!.. Ре-е-бя-ата! – бормотал Саня, стаскивая трясущимися руками рюкзак. – Ни-ич-чего я не-е зна-аю. Ни-и-чего не ви-идел. Чу-уть не за-адохся.

– Чего это он? – прошептал Вася. – Заикается!

– Тебя бы сунуть головой в сугроб на полдня, – рассердилась Сима, – еще не так заикался бы!

– Помогите ему добраться до спального мешка. Пусть отогреется.

По тону Бурковой все поняли, что рано обрадовались. Поиски далеко еще не закончены. А вид Сани, его неожиданное косноязычие усилили притихшие было опасения за участь Крестовникова и Шихова.

Большая луна поднялась над хребтом, высеребрила снежные наплывы на вершине.

Теперь работали молча. И работать в темноте становилось все труднее. Короткая передышка, и снова спасатели, осторожно вгоняя в снег щупы, медленно продвигались вдоль скрытой под сугробом каменной стены. Но она круто оборвалась. Все остановились в недоумении.

– Может, проскочили их как-то? – неуверенно спросил Вася.

– Люся! – позвала Буркова. – Включи приемник.

– Мы пропустили сеанс, пока поднимали Саню.

– Сколько же осталось до следующего сеанса?

– Минут десять.

– Включай.

В густеющем сумраке не видно было ни приемника, ни рук Люси. И оттого, что все придвинулись к ней, сомкнулись плотным кольцом в маленьком кругу, стало еще темнее.

Из приемника вначале послышалось лишь невнятное бормотание. Но постепенно голос стал четче:

– ...Куда вы ушли? Еще раз спрашиваю: почему вы ушли? Мы вас слышали совсем близко. Потом вы удалились и больше не приближаетесь. Почти полчаса стоите на месте. Почему? Слышите ли вы меня? Еще раз прошу: если слышите, крикните три раза любое слово. Вас я хоть и очень плохо, но слышу. Жду вашего голоса. Жду. Отвечайте.

Буркова подняла обе руки:

– Ребята!.. Три-четыре!

Семь молодых голосов четко прокричали:

– Слы-шим! Слы-шим! Слы-шим!

Горное эхо подхватило крик, понесло в лощину, повторяя на разные голоса – гулкие, воющие, поющие.

– Я вас слышу, – ответил приемник. – Но плохо. Очень плохо. Слушайте меня внимательно. Двигайтесь и кричите. А я буду говорить, приближаетесь вы или уходите. Начинайте. Жду.

Цепочка спасателей двинулась вдоль обрыва. Последней шла Люся. Включенный приемник она держала на руках. Из динамика слышалось тяжелое, как у больного, дыхание.

Вот Клава остановилась, подождала, пока подтянулись отставшие. Взмахнула рукой.

И снова загремело в горах, темнеющих, пустынных:

– Слы-шим! Слы-шим! Слы-шим!

– Удаляетесь. – Голос Крестовникова звучал менее хрипло. В нем появилась уверенность. – Повернитесь и пройдите немного в противоположную сторону.

Спасатели повернули. Миновали место, где они начали поиск, сделали еще несколько шагов.

– Голоса стали яснее, – ответил приемник. – Двигайтесь в том же направлении.

Перекличка спасателей и Крестовникова продолжалась, пока приемник не произнес:

– Слышу вас почти над головой. Сделайте еще два-три шага влево.

Следующий ответ Крестовникова был короток:

– Здесь. Стойте.

Вася и Сима взялись за щупы. Они вгоняли в сугроб дюралевые трубки осторожно, боясь задеть голову или лицо ожидающих помощи.

– Есть! – взвизгнула от восторга Сима. – Держит щуп! Держи-ит.

– Держит щуп Шихов, – сказал стоящий в стороне приемник. – Не шумите. Слушайте меня внимательно. Откапывать нас слишком долго и трудно. Не знаю, хватит ли у вас на это сноровки и сил. Спустите нам лучше на втором щупе веревку, а потом вытащите. Поняли меня?

– Поняли, – ответила за всех Буркова.

– Жду веревку, – повторил приемник. – Рацию свертываю.

Буркова отстранила от еле приметной в лунном сумраке ямки Симу и Васю, сама закрепила веревку мертвым узлом на конце щупа и опустила его в снег.

Первым вытащили из сугроба Крестовникова.

– Спасибо, – еле слышно произнес он и повалился на снег. – Не трогайте меня. Нога... – И, избегая расспросов, предупредил: – Шихова поднимайте осторожно. Он с рацией.

После долгого пребывания в абсолютной темноте свет полной луны показался Крестовникову нестерпимо ярким, резал глаза. Кружилась голова. Хотелось двигаться, размять онемевшее тело. Он попытался сесть, и снова резко напомнила о себе больная нога. Потом он увидел серебристый склон, за ним, внизу, темную лощину с мерцающими огоньками, обступивших его спасателей.

Пока Буркова спускала в сугроб веревку, рядом со щупом из снега поднялся конец лыжи. За ним выглянула и вторая лыжа.

Шихова тащили долго и трудно. Он берег рацию, и это мешало спасателям. Порой казалось, что он упирается. Когда его наконец вытянули, он походил на деда-мороза; только вместо привычного посоха в его руке была лыжная палка, а на груди покачивалась кинокамера.