Сергей Воронин - Две жизни

Костомаров посмотрел на меня, скупо улыбнулся и сказал:

— На первый раз попробуем поверим, не так ли, Олег Александрович?

— Вы думаете, можно поверить ему? — с сомнением спросил Мозгалевский.

— А что, вы воздержались бы?

— Да, я бы пока воздержался. Посмотрим. Зачем верить?

— Ага... Ну что ж... Пусть будет так. Посмотрим. Можете идти.

Я выскочил словно из бани. Фу, даже спина вспотела. И все же я был счастлив. Наконец-то мне не надо больше таиться. Не надо скрывать. Бояться. Какая страшная жизнь, когда человек скрывает! Теперь обо мне все известно, и лишь от меня зависит — быть или не быть мне изыскателем.

Навстречу шла Ирина, в белом платье, как всегда с непокрытой головой, с веселыми, родниковой чистоты глазами.

— Что это такой у тебя сияющий вид? — спросила она.

— Жизнь хороша! — ответил я и впервые откровенно посмотрел ей в глаза, не скрывая того, что она мне нравится.

— Ты зачем так на меня смотришь? — спросила Ирина и нахмурилась.

— Как?

— Так. Я не знала, что ты такой. Думала, лучше...

— Я ничего плохого не сделал.

— Чтобы так смотреть, надо иметь право, а у тебя его нет.

— Почем знать...

— Что?

Но тут подбежала Тася.

— Ну идем... Пошли! — сказала она, беря Ирину под руку.

— Куда это? — спросил я.

— Кататься на лодке. Пошли, Алеша.

— Нет. Он нам будет мешать, — сказала Ирина. — Мы будем купаться.

— И я с вами.

— Нет, нет, мы будем одни.

К нам подошел Лыков.

— Интересно, зачем это некоторые молодые люди смазывают вазелином бакенбарды, — громко сказал он, рассматривая мое лицо. — Для того, чтобы лучше росли, что ли? Как вы думаете, вьюнош?

— Если вы еще раз меня назовете «вьюнош», жалуйтесь сами на себя, — сказал я, чувствуя, как кровь тяжело и сильно начинает толкать сердце. Я не знаю, чего ему надо, чего он все время ко мне привязывается?

— Вьюнош, — медленно произнес Лыков. Его серые глаза смотрели на меня наигранно холодно. В детстве мне приходилось немало драться, и часто я узнавал смелость противника по глазам. В глазах Лыкова пряталась тревога.

Коротким тычком я ударил его в солнечное сплетение. Это я сделал так быстро, что ни Ирина, ни Тася даже не заметили. У Лыкова же остекленели глаза, он несколько раз, как рыба на сухом, дернул ртом, вгоняя в себя воздух.

— Это непорядочно, — наконец сказал он.

— Что случилось? — спросила Ирина, с тревогой глядя на Лыкова.

— Пинч, — сказал Лыков и криво улыбнулся. — Вьюнош — простите, Коренков — хотел меня нокаутировать.

— Это не так уж трудно сделать...

— Еще бы, врасплох...

— Не поэтому. Не умеете защищаться.

— А ты умеешь? Ты боксер, Алеша? — спросила Тася и сложила на груди руки ладонями, словно собираясь молиться на меня.

— Ничего... Еще впереди год в тайге. За это время многое может случиться, — с угрозой сказал Лыков и отошел.

Ирина как-то неопределенно посмотрела на меня и пошла вслед за ним.

— Значит, ты ударил его, Алеша? — спросила Тася.

— Да. Он мне надоел своими приставаниями.

— Ну что ж, так ему и надо, чтоб не корчил из себя фон-барона.

— Почему фон-барона?

— А потому, что я ненавижу фон-баронов. А Ирину мне жалко, зря она полюбила Аркадия. Она вся открытая, а он как черепаха под панцирем. И ехидный... — Она что-то еще говорит, но я не слушаю ее. — Что с тобой, Алеша? — Она трогает меня за руку. — Ты побледнел...

Я ничего ей не отвечаю, иду в свою палатку. Какой же я ненаблюдательный! Конечно, она любит Лыкова. И он любит ее. Только поэтому и ко мне пристает. И сразу же на сердце становится так безотрадно, грустно, что впору заплакать.

Ветер. Палатки кряхтят и стонут, того и гляди обрушатся. О берег с сильным всплеском бьют волны. Элгунь разъярена. Ветер врывается в палатку с пылью, с мусором, сдувает со стола бумаги. За стеной сидит Покенов. Он поет. «Ооо! Ууу! Ооо!» — монотонно повышается и понижается вой. Он тянет долго. Иногда умолкнет на несколько минут, потом, словно спохватясь, начинает снова громко выть. Его вой сливается с воем ветра.

Проходит день, второй, третий. Наконец-то мы трогаемся. Лодки просмолены, связаны тройками. Мы купили в Герби двадцать штук. И опять впереди катер, только он раза в два сильнее «Исполкомовца», за ним халка без названия и лодки. На лодках — буровое оборудование, мука, соль, консервы, сахар, сгущенное молоко в бочках, сухие кисели, свечи, палатки, геодезические инструменты, чертежные доски, ватман и многое другое, без чего трудно обойтись экспедиции на изысканиях.