Михаил Демиденко - За Великой стеной

Так вот, про моего брата. Он калека. Партизаны ему ногу оторвали, не то чтобы привязали к танку, как это делают янки с пленными, он попал под обстрел минометов. Старший брат обслуживал американские турбинные многоцелевые вертолеты «Белл Н-1». Сильная машина! Еще есть «Ганшип» — «пушечный корабль», бронированный вертолет «Боинг вертол», или, как его называют, СН-47. Он начинен боеприпасами, как креветка икрой. Восемь пулеметов или автоматических пушек, управляемые ракеты, минометы... У этих машин задача — кружить над джунглями и стрелять по всему, что движется. Представляю, как по тебе шарахнет из шестиствольного электрического пулемета, он в минуту выпускает шесть тысяч пуль, я сам читал в рекламном проспекте. Американцы хвастуны. Они про все хвастают — и про пулемет, и про гангстеров, и про то, что от Чикаго до Нью-Йорка тянется железная дорога не то из семи, не то из десяти ниток, или как они там называются... Я видел однажды, как бьет электрический пулемет. Он сжигает два киловатта, что-то около трех лошадиных сил. Когда партизаны захватили американское посольство в Сайгоне, контрразведка арестовала жителей ближайших кварталов. Я случайно попал в облаву — шел за товаром к Гнилушке Тхе. У нас привыкли в городе к выстрелам. Ночью лучше не выходи... Патрульные с перепугу стреляют. Их тоже режут как кур. Подумаешь, стреляют... И вот когда нас повязали, один офицер узнал меня — они вместе с братом служили где-то — и отпустил. Да я бы и сам выкрутился. Гнилушка Тхе выручил бы. Или бы откупился, нашел бы выход — не раз попадал в облавы. Самое страшное — попасть в облаву в джунглях, тогда все — считай, ушел к предкам, еще повезло, если сразу пристрелят, а то назовут партизаном и будут пытать.

Старший брат рассказывал, как пытают партизан или тех, кого подозревают в связи с партизанами. Со скотиной такого не делают... И вот когда я пробирался домой, я увидел, как палят из электрического шестиствольного пулемета. Выстрелов не слышно. Вроде турбина ревет.

Расскажу про брата. Он тоже попал в облаву, еще до Ки [11] Ки — бывший диктатор Южного Вьетнама, американский ставленник. , его схватили и загнали в казарму, напялили форму, конечно, не такую, какую напялил на себя генералиссимус Чан, — форму солдата... Он попал на плато где-то около Камбоджи. Хорошо, что на аэродром. Ему бы нужно было сразу дезертировать, а он замешкался, а потом было поздно. Ночью обстреляли аэродром из минометов, самолеты пожгли, ударили и по казармам, и старшему брату оторвало ногу. Он уже тогда курил марихуану. Там все курят марихуану. А когда вернулся домой, злой, как демон темноты, меня отлупил костылем. Самые злые калеки, у кого нет руки или ноги. Когда он вернулся домой, он «сел на иглу». Это смерть. Лет восемь, не больше, живут такие».

В дверь постучали. Вошла Клер. Хотя я и жил в ее доме, эта комната считалась моей, и сюда никто не входил без стука, даже хозяйка.

— Ты что, нездоров? — спросила она встревоженно.

— Эх, Клер! — ответил я. — Наверное, ты абсолютно права — я легкомысленный человек. Видишь эти бумаги? — Я показал ей на стопку тетрадей. — Из-за них убили человека. Можно сказать, на моих глазах, хотя это будет неточно — я не видел, а слышал, как его убили, и даже не мог обернуться. Удивительно другое, что парни выпустили меня. А ведь где-то в злоключениях этого человека косвенно виноват и я.

— Ты всегда преувеличиваешь.

— Нет... На этот раз самую малость. Помнишь, я написал о хищении медикаментов в Сайгоне? Сейчас, правда, другое.

— Очень серьезно? — спросила Клер.

— Никогда еще так серьезно не было... Что-то нужно предпринимать. Что? Пока я не знаю. Ясно одно — немедленно надо отсюда выбираться. Конечно, убить европейца им сложнее, чем вьетнамца. Но ты знаешь, сколько способов существует избавиться от ненужного человека.

— Я могу помочь?

— По-моему, нет. Чем ты можешь помочь? Переодеть меня в одежду сестры милосердия?

— Прости, дорогой, — сказала она мягко, — если это так серьезно, может, на этот раз ты посвятишь меня в свои дела?

Я ни разу не рассказывал ей о тех перипетиях, в которые попадал. И дело было не только в моей профессии или в том, что я жил в Гонконге, а она в Макао, собственно, в другом государстве, дело заключалось в ином: я, как гончая, весь напрягаюсь и делаю стойку, когда чувствую опасность. Во мне играет, видимо, кровь моей матери, говорят, что русским свойственна бесшабашность.

В самом деле, как бы вел себя на моем месте чистокровный англичанин?