Мао Цзэ-дун жестоко мстил тем, кто осмелился назвать вещи своими именами, кто впервые во всеуслышание заявил: «А король-то голый!» Начались репрессии, разгромили антипартийную (точнее, антимаоистскую группировку), нагнетали атмосферу культа непогрешимого вождя, а всю вину за колоссальную неудачу свалили на безымянных стрелочников — партийные и хозяйственные кадры на местах, которые-де неправильно претворяли в жизнь великие предначертания Мао Цзэ-дуна. Но мало этого. Маоистам показалось заманчивым переложить ответственность (хотя бы частично) за экономический провал на... Советский Союз! За «аргументами» дело не стало. В ход было пущено буквально все. На собраниях в учреждениях, на фабриках и заводах, в вузах — повсюду пропагандисты вбивали в головы людей: Советский Союз давал нам плохие советы, советская техника отсталая и несовершенная, их технология непригодна для китайских условий, их специалисты ведут себя высокомерно, а дела не знают или стараются нарочно сдержать наше развитие, Советский Союз виноват в том, что мы не сумели сделать то-то и то-то. Вышел из строя советский генератор (из-за грубейших нарушений технических норм) — Советский Союз прислал брак; появились трещины в бетонном фундаменте (из-за того, что произвольно заменили марку цемента) — советские расчеты ошибочны; запороли на перегрузках двигатели — виновата советская техника и т. д., до бесконечности. К советским специалистам перестали обращаться, их демонстративно игнорировали, даже оскорбляли. Дальнейшее их пребывание в Китае — это стало ясно — не входило в планы маоистов, присутствие тысяч советских людей им мешало. И тогда произошло то, что должно было произойти, — специалисты вернулись на Родину. Теперь ничто не препятствовало группе Мао Цзэ-дуна развернуть вовсю новую идеологическую «кампанию перевоспитания» масс в антисоветском, националистическом духе. Делалось это еще исподтишка, до 1962 года по крайней мере, но делалось систематически, планомерно, непрестанно.
Антисоветизм нагнетался по всей стране, одновременно подогревались националистические настроения, и все это на фоне уже чудовищно раздутого культа Мао Цзэ-дуна. Лицемерие и ложь стали повседневными атрибутами китайской действительности. Этому я сам был свидетелем. Я приехал в Китай в 1962 году, то есть после того, как оттуда вернулся домой герой повести М. Демиденко. Много было интересных, хотя и порой тягостных впечатлений за три года журналистской работы. Расскажу лишь об одном.
...Близилась к концу поездка по городам северозападного Китая, организованная для журналистов социалистических стран и коммунистических газет редакцией «Жэньминь жибао» в мае — июне 1964 года. Мы уже побывали на заводах и фабриках, в сельских коммунах, осмотрели множество музеев и достопримечательностей Яньани, Сианя, Лояна и Тайюаня. Многие из нас просили показать специализированный госхоз. И вот было объявлено, что можно посетить молочную ферму, которая содержится на профсоюзные средства тайюаньских рабочих. Выбирать не приходилось, и мы согласились.
Автобус двинулся от городской гостиницы, миновал центр, свернул на шоссе и вскоре остановился у ярко раскрашенной арки, за которой виднелась густая зелень.
Мы вышли из машины навстречу пожилому, но бодрому человеку, который, широко улыбаясь, представился нам: директор фермы Цуй Шэн-мао, и широким жестом пригласил следовать за ним. Эффект, по-видимому, был хорошо рассчитанный и проверенный не раз: сделав первые шаги по асфальтовой дорожке, мы остановились — может быть, ошибка, нас привезли в розарий или ботанический сад? Но директор Цуй, довольно улыбаясь, вел нас дальше, на ходу поясняя: «Коровам нужна стерильная чистота и аромат цветов, это хорошо на них действует!» Ошибки не было, между буйно цветущих кустов роз висело красное полотнище с восемью иероглифами: «Сердце всегда на ферме, ферма всегда в сердце». Позже выяснилось, что автором этого и других изречений был сам директор Цуй.
А пока нас ввели в аккуратный чистый дом, в зал с мягкими диванами и креслами, где стены были увешаны длинными свитками традиционной живописи и образцами каллиграфии, а на резных столиках стояли вазы тонкого фарфора. И здесь за обязательной чашкой чаю директор Цуй поведал нам о руководимом им хозяйстве. Ферма была создана в 1952 году, с каждым годом расширялась. Теперь у них 54 тысячи квадратных метров, более 180 коров, на ферме работает 65 человек. Я смотрел на своих товарищей и ловил их недоуменные взгляды: образцовое хозяйство, а на работника приходится только три коровы, здесь что-то не так.
Читать дальше