Франк Хеллер - Финансы Великого герцога

В упомянутое февральское утро сеньор Пакено встретил выход своего господина более озабоченно, чем обычно. Взгляд его глаз сквозь пенсне в золотой оправе был тяжел и серьезен, а в манере держаться чувствовалась нервозность, — все это оказало на великого герцога свое обычное действие, а именно почти удвоило его бодрость. Сделав приветственный жест сигарой, великий герцог погрузил руки в карманы брюк и, с прищуром взглянув на сеньора Эстебана, сказал:

— Доброе утро, Пакено!

— Доброе утро, ваше высочество.

— Как почивали?

— Благодарю вас, хорошо, а как спали ваше высочество?

На самом деле сеньор Пакено спал ничтожно мало, но ему никогда бы не пришло в голову сознаться в этом, не осведомившись прежде о том, как спал его высочество.

— Превосходно; у тех, чьи дела так плохи, всегда превосходный сон.

— Ваше высочество изволят шутить. Дурное положение дел едва ли способствует хорошему сну.

Великий герцог искренне рассмеялся.

— Все зависит от того, насколько оно дурно, Пакено. Если положение человека столь дурно, насколько оно дурно у меня, говоря иначе — если оно совершенно безнадежно, то сон у него прекрасный, если только этот человек не сошел с ума. Мне не спалось лишь однажды, и это было несколько лет назад, когда я еще надеялся на лучшее. Ну, так что же почта?

Лицо сеньора Пакено вновь приняло то мрачное выражение, с каким оно встретило входящего герцога. Доставая из папки несколько писем, Пакено проговорил:

— Как обычно, ваше высочество. Почти как обычно… Пришло письмо от Альтенштейна из Кадиса.

— И что же пишет великолепный Альтенштейн?

— Что нам пора платить проценты за 1908 год; иначе ему придется прибегнуть к помощи испанского правительства.

— Проценты за 1908 год? Пакено, а какой у нас год сейчас?

— 1910-й, ваше высочество, но проценты за 1908-й еще не уплачены.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Но я бы скорее мог предположить, что речь идет о 1898 годе.

— Нет, ваше высочество; еще в прошлом году Альтенштейн получил проценты по 1907 год включительно.

— Еще в прошлом году! Пакено, мне неприятно упрекать такого старого служаку, как вы, но вам бы в самом деле следовало проявлять в ведении наших дел большую аккуратность. Еще в прошлом году! Теперь вы видите, что получается, когда балуешь кредиторов. Из-за вашего неразумия у Альтенштейна из Кадиса сложилось о нас совершенно ложное представление, и для нас это может иметь самые неприятные последствия.

— Ваше высочество, я уничтожен; в свою защиту могу сказать лишь то, что к Альтенштейну, по моему мнению, следует относиться с большим вниманием.

— Минуту. Вы хотите сказать, что тогда он бы мог ссудить нас большими суммами?

— Нет, ваше высочество, я хочу сказать, что он — человек опасный, без стыда и совести, и он доказал это в прошлом году, доставив испанскому правительству много неприятностей.

— Но дорогой мой Пакено, какое же отношение это имеет к нам! Дела у Испании плохи, но только больное воображение заставит сравнивать их положение с нашим. К тому же Испания — большая страна, мы же защищены собственной ничтожностью, точь-в-точь как бациллы. Ну, что там дальше?

Сеньор Пакено извлек из папки следующее письмо.

— Нам также пишут «Томсон и Френч» из Рима.

— Вот как! И что же пишут великолепные «Томсон и Френч»?

— Что они больше не могут ждать с уплатой процентов за 1905 и 1906 год по ссуде, взятой нами в 1905-м. Кроме того, они ждут первого взноса в погашение долга. Сейчас мы должны выплатить половину, между тем как до сих пор не выплатили даже процентов, ни за один год. В противном случае им придется продать залог или…

— Каков залог?

— Остров Ибица, ваше высочество, со всем, что на нем находится… Или принять дипломатические меры.

— Отлично, Пакено. Проценты за 1905 и 1906 год — а сегодня у нас только 1910-й! Вот она, современная деловая гонка. Если бы мой почтенный отец знал, что банки станут проводить такую политику удушения! Кто следующий?

— Вивиани из Марселя, ваше высочество, тот самый, которому, как вы, вероятно, помните, заложен соляной налог. Он жалуется, что налог приносит ему слишком мало дохода…

— Итальянский мошенник! Воистину, желал бы я, чтобы сейчас был не 1910-й, а 1510-й год, тогда бы я научил его жаловаться.

— Он не только жалуется, но имеет смелость обвинять нас, ваше высочество; он утверждает, что наши цифры не соответствуют действительности и что мы втянули его в более чем сомнительное предприятие.