Виктор Смирнов - Поединок в горах

Через триста метров, на крутой излучине, мы снова упираемся в полынью. И здесь Казырчик размыл дорогу, плещется у самых скал.

— Вот тебе на…

С трех сторон нас окружает теперь вода. До противоположной ледовой закраины десяток шагов. Не перепрыгнуть. Казырчик крутит буруны, свивает темные жгуты из воды — пугает.

Справа отвесная скала. Сто метров скользких, намокших камней. Западня.

Раз и другой мы проходим от полыньи до полыньи по узкому отрезку дороги. Нет, нигде не пробраться к тому берегу. Широк Казырчик. Скала тяжело и мрачно висит над нами. Потрескивает лед и шуршит, гомонит о чем-то своем вода.

— Объявляю перекур, — говорит Стрелец.

Наверху, на самом краю скалы, свесив корни-щупальца, стоят лиственницы. Над лиственницами бегут зимние, ослепительно белые облака. Задерешь голову и кажется, это не облака плывут, а падает, кругом идет земля, и ты вращаешься с ней и летишь по наклонной в какую-то бездну.

— Может, попробуем залезть, Стрелец?

— Пустое. Оборвешься.

Солнце начинает уходить за скалу. Тень медленно накрывает нас, и сразу становится холоднее.

На том берегу еще день. Снег сияет под солнцем. Берег уходит полого ввысь, к горам.

— Смотри, Стрелец!

Метрах в трехстах от нас, вдоль Казырчика, идет человек. Он упрямо идет по липкому снегу, переставляя овальные охотничьи лыжи. За спиной — прикладом вверх — ружье.

Если бы он помог перебросить через Казырчик пару жердей — на том берегу достаточно лесу!..

— Э-эй!

Человек идет как ни в чем не бывало по направлению к Собачьему хребтику. Он не может не слышать, если только не глухой. Он не может не видеть нас, если не слеп!

Он останавливается, поправляет ружье и продолжает путь.

— Да это же Пономарь!

Стрелец в бешенстве сжимает кулаки.

— Ну да, он. И лыжи припас. Осмотрительный!

Пономарь медленно удаляется, забирая все выше в горы. Не оглядывается.

— Перехитрил он нас, перехитрил! Лучше знает эти места.

— К зимовью подался?

— Куда же еще?

— Может, просто перехватить нас пошел, с ружьишком?

— Может, и так.

Володька, прислонившись к скале, сам застыл каменной массой. Только желваки бегают. Ночной мороз заполняет долину реки ощутимо колючими волнами. Здесь, на льду, ни единой щепочки для костра.

— Если не выскочим, замерзнем ночью, Стрелец.

Он не отвечает. Пономаря уже не видно в синеющих горах. Пусто, холодно. Ватник — ненадежная защита против саянской ночи.

Неутомимый Казырчик хлюпает в промоинах. Ручейки перестают бежать со скалы, замерзают — закатное небо отражается в глянцевой стенке.

Несколько случайно найденных на льду прутиков, конских котяхов — вот и все наше «кострище». В течение десяти минут можно погреть руки, полюбоваться робким пламенем. А впереди — нескончаемая саянская ночь.

— Эге-гей! — кричу я скалам в тщетной надежде услышать чей-то отклик.

Горы возвращают мой крик бездушным, насмешливым эхом.

Стрельцов пристально глядит на костерик, и в глазах его прыгают огненные блики, будто трепещет какая-то зарождающаяся мысль.

— Выскочим, Михалев!

— Как?

Вместо ответа Стрельцов, скинув ватник и сапоги, лезет на скальную стенку. На небольшой высоте над нами, метрах в пяти, растет несколько невзрачных кривых березок. Они прицепились к выступу и держатся каким-то чудом.

Взобравшись на выступ и вцепившись пальцами в расщелину, Володька достает охотничий нож.

Ему трудно удерживаться на скользких камнях. Я кидаю ему пояс.

— Пристрахуйся как-нибудь к выступу! Стрельцов срезает березки. Прошелестев ветвями, они плюхаются на лед.

Солнце давно село за дальними горами. Потрескивают наверху лиственницы, атакованные холодом.

Володька, тяжело дыша, спускается со скалы, вытирает кровоточащие руки о ватник.

— Давай намораживать переправу, Михалев!

Он перебрасывает березки через Казырчик — вершинки падают на плотный заберег. Чахлые стволы прогибаются, приникают к потоку. Конечно, по такой переправе не пройдешь: с первого же шага утянет Казырчик. Но у Стрельцова другой план.

Шапками мы черпаем воду и льем на тонкий березовый мосток. Мороз усиливается, и через полчаса пальцы уже заходятся от холода. Шапки, обросшие корочкой льда, тяжелеют и позванивают, как ведра.

— Только не останавливаться, Михалев!

Жерди разбухают, покрываются льдом и становятся толстыми и твердыми, как стальные брусья. Пленочка льда уже тянется от одной жерди к другой, крепнет.