Остин Райт - Островитяния. Том третий

— Что ж, так даже лучше, — сказал я и стал целовать ее, говоря, что люблю, что рад. Наконец она словно очнулась, успокоилась, и я крепко обнял ее.

Пламя широкими языками вздымалось над пылающим хворостом. Веяло жаром, и яркий свет выхватывал нас из темноты, сомкнувшейся вокруг невидимой стеной. Я старался убедить Глэдис в том, что было совершенно ясно мне самому, я был так счастлив каждое мгновение сознавать, что, обнимая ее, я обнимаю и то, что она несет в себе — частицу нас обоих, — так счастлив, что слова казались ненужными.

— Это сделает нас более сильными, — говорил я. — В этом наше оправдание. Теперь мы действительно здесь. Островитяния больше не сон, хотя раньше она мне такой казалась.

— Мне тоже.

— Теперь она принадлежит нам обоим — тебе и мне — и соединяет нас. Теперь у нас есть все. Нечто большее, чем наше чувство друг к другу, делает нашу любовь крепче. Понимаешь, Глэдис?

— Да, именно об этом я и думала. Но мне следовало сказать тебе раньше.

— Не важно. Просто я почувствовал себя окончательно счастливым на месяц позже, но теперь — все равно. Твое молчание и было твоим бунтом. Ты правильно сделала, что поступила по-своему. В этом проявилась…

— Знаю, ты хочешь сказать, что в этом проявилась моя ания.

— Я хотел сказать — любовь.

— Это одно и то же. Любовь — наша ания.

Мы возвращались запоздно, когда луна стояла уже высоко.

Станея вручила мне полученное днем письмо. Письмо от Дорны. Глэдис пошла наверх.

Я вскрыл конверт и прочитал:

Джон!

Я уже давно знаю, что Джон женился, а недавно мой внучатый дедушка рассказал мне, какая Гладиса красавица и какой она умный и тонкий человек. Я желаю им обоим полного счастья. И я тоже счастлива знать, что Джон поселился в Островитянии с достойной спутницей. Я приеду поздравить его и Гладису, но позже — по причине, о которой Джон, наверное, догадывается. Неделю назад у меня родился второй ребенок — мальчик. Мы оба чувствуем себя хорошо. Теперь у меня двое сыновей.

Иногда я думаю так: то, что не удалось нам с Джоном, от чего мы отказались, может осуществиться, но иначе. У Джона тоже может появиться ребенок, и наши дети встретятся. И если он захочет, мы можем познакомить их, когда они будут достаточно взрослыми для ании. Нам стоит хотя бы подумать над этим.

Я отнес письмо, которое касалось и наших будущих детей, Глэдис. Она переодевалась, и сердце замерло у меня в груди при мысли о том, какой отвагой надо было обладать ей — почти ребенку, но такому умному, такому обаятельному, дорогому и по-настоящему сильному!

Глэдис рассеянно прочла письмо и вернула мне с той легкой улыбкой, с какой одна женщина воспринимает уловки другой.

— Не рано ли свататься? — спросила она. — А здесь, вообще, это принято?

— Не так, как в Европе или Америке. Каждый волен выбрать кого угодно.

— И тебе хочется того же, что и ей?

— У Дорны хорошая порода, но мне не нравится кровь ее мужа.

— Наш ребенок будет простым американцем.

— Мы — островитяне, Глэдис.

— Я понимаю.

Наоборот (лат.).

«Отчего?» (нем.)