Виктор Михайлов - Повесть о чекисте

Маршбефель и немецкая госпитальная справка вызвали почтительное отношение, жандарм даже показал по карте маршрут на Одессу.

Только к вечеру он добрался до села Любимовка, пошел к примарю и попросил устроить его на ночь.

Примарь, маленький, хлипкий мужчина, надев на длинный нос сапожком старинное пенсне с тесемочкой, придирчиво проверил документы, покашливая в ладонь, сложенную лодочкой, задал несколько вопросов на плохом немецком языке. Видимо удовлетворившись ответами, он постучал в окно проходившей женщине и послал ее за Максимом Лузгиным, который оказался высоким, плечистым стариком с бородкой, пышными усами и умным, проницательным взглядом.

— Вот, Максим Фадеевич, — примарь кашлянул в ладонь. — Принимай постояльца. Накорми, как водится, ну и... Добрый немец идет в Одессу...

Лузгин молча постоял у порога, затем пригласил не то с усмешкой, не то с радушием:

— Пойдем, господин хороший! В аккурат к ужину...

Дом Лузгина каменный, на высоком фундаменте. В просторной комнате на столе аппетитно парит большой чугун молодой картошки и полкаравая хлеба.

За стол сели вчетвером: их двое, старая Лузгина и Мария — красивая молодая женщина с золотисто-бронзовой косой, уложенной короной вокруг головы.

«Королева!» — подумал о ней Николай.

Из скупого разговора за столом он понял, что Мария — невестка Максима Фадеевича, она назвала себя солдаткой.

За ужином Лузгин задавал Николаю обстоятельные вопросы и, помолчав, словно бы подвел итог:

— Стало быть, из армии ты убег?

— У меня с Советами свои счеты... — неопределенно сказал Николай.

— Стало быть, обижен ты крепко на Советскую власть?

— Обижен. Крепко обижен, — согласился Николай и поднялся из-за стола.

Мария быстро взглянула на него и отвернулась. Лузгин взял с сундука подушку, серое шинельного сукна одеяло и сказал:

— Ну что ж, господин «добрый немец», пойдем на сеновал.

На сеновал вела узкая деревянная лестница прямо из коровника.

Николай уже засыпал, когда внизу, в коровнике, загремели ведрами. Он увидел Марию: подоткнув подол, она взглянула наверх, подумала и решительно полезла на сеновал.

Слыша ее тяжелые шаги на лестнице, Николай с досадой думал:

«Жадная до жизни баба! А я ее — в королевы!»

Мария поднялась на сеновал, остановилась над ним молча, тяжело дыша.

— Стало быть, из армии ты убег? — повторила она вопрос свекра. Голос у нее был низкий, грудной. — Ты убег, а за тебя, сволочь такую, мой Василь бьется! — Женщина сказала это с такой уничтожающей силой, что Николаю стало не по себе.

Утром, чуть свет, он ушел, даже не поблагодарив за ночлег и ужин.

Николай шел весь день. По пути дважды проверяли документы, но ни маршбефель, ни госпитальная справка подозрений не вызвали. В одном из сел удалось купить кринку молока, ломоть хлеба, и он основательно подкрепился. Поблизости от Поповки на мосту через лиман стоял румынский пикет. Караульные драли с живого и мертвого. Николай подсчитал свои ресурсы — оставалось двадцать семь марок. Не густо.

Он подошел к мосту и остолбенел от удивления: прислонив карабин к будке, солдат играл на скрипке. Рыжая, облезлая скрипчонка в его руках издавала пронзительные звуки, то быстрые, плясовые, то протяжные, заунывные...

Словно заслушавшись, он ступил на мост и подошел ближе. «Молодое дарование», как мысленно окрестил он румына, никого не замечал.

Николай сперва привалился к перилам, потом перекинул одну ногу, другую, ступил на карниз и не спеша обошел сторожевую будку. Он уже миновал мост и шел по колонии Найзау, а со стороны лимана все еще звучала скрипка.

На шоссе ему повезло: попалась попутная машина, на которой он добрался до Великого Кута, но здесь полоса удачи кончилась. Румынский патруль обратил внимание на просроченную справку. Николай вылез из машины и долго уговаривал солдата. Исход дела решили пятнадцать марок.

Четвертая полоса газеты «Молва», издававшейся губернаторством «Транснистрии».

До Лузановки он доехал без приключений. Здесь снова проверка документов, но все обошлось благополучно.

Возле магазина «Бакалейные товары господина Гаука» граждане «Транснистрии» дожидались попутной машины в Одессу. Николай зашел в магазин господина Гаука и, потратив марку, купил газету «Молва» за тринадцатое июня и присоединился к ожидающим.