Виктор Михайлов - Повесть о чекисте

— Сила идет огромная, — говорит о нашей армии Бурзи, который незадолго перед этим побывал на Большой земле. — Смотришь на все это, и поднимается в тебе гордость, что ты русский.

— У самого синего моря, — проникновенно и задушевно, с легким юмором отвечает ему Гефт, — сидели два немца и задавались своей русской гордостью.

— А что? В этом есть логика, — говорит Бурзи.

В этом была логика, была сыновняя преданность Советской Родине, была высшая — до последней капли крови — верность этих советских воинов интернациональному долгу. Утверждая это, мы снова должны будем несколько выйти за сюжетные рамки повести. Потому что, едва улеглись радостные волнения от встреч со своими, едва войска — освободители Одессы вышли на новые ратные дороги, оба разведчика снова были по ту сторону фронта, в глубоком тылу противника. На этот раз они воюют против гитлеровских захватчиков на польской земле. Вместе с ними одессит Василий Тихонин, тот горячий молодой паренек, которого приглядел на судостроительном Гефт и который, не останови его Иван Рябошапченко, быстро свел бы с ним счеты, как с «продавшимся» немцам. По просьбе польских патриотов они действуют в составе польско-советского отряда, ведут разведку германских коммуникаций, уничтожают живую силу и технику, взрывают мосты и дороги, разрушают связь. Верстовые столбы на дороге Краков — Варшава становятся своеобразными памятниками их воинской доблести — с каждого столба немецкая надпись предупреждает: «Внимание! Близко партизаны! Будьте осторожны!»

Николай Гефт и Валерий Бурзи с разведкой, с боями шли глубоким тылом немцев, имея задание пробраться в Германию; туда, в фашистское логово, вели все дороги войны. Они оба погибли, немного не дойдя до Германии, не увидели нашу победу.

А. Куварзин

Одесса, октябрь 1964 г.

В этот день Анна Гефт ездила с Курманбаем в Переменовку: дед сдавал молоко на маслозавод, а она меняла китель и фуфайку мужа на продукты. В Ауле, где она жила, базара не было. В тряской телеге, запряженной полинявшим верблюдом, двадцать пять километров туда и обратно.

Вернулись поздно ночью.

Вот и саманная хата, крытая камышом. Здесь в годы войны Анна с ребятишками нашла приют и тепло.

С тревожным чувством ожидания — она всегда чего-то ждала, к чему-то прислушивалась — Анна миновала пристройку, где корова хрустко жевала сено, открыла дверь на хозяйскую половину, прошла в свою комнату и зажгла керосиновую лампу. Разметавшись на постели, спали сыновья. На столе так, чтобы она заметила сразу, лежало письмо Николая из Ростова.

Как была, седая от пыли, только сбросив на плечи платок, дрожащими от нетерпения руками вскрыла конверт.

Письмо датировано первым июня.

Николай писал:

«Дорогие мои Анка, Вовик и Котик! Ну вот и кончилось мое вынужденное безделье. Отправляюсь в путь, в пекло, в суровое испытание!..»

Из Ростова-на-Дону до станции Аул, что почти на границе Алтая и Семипалатинской области, письмо шло тринадцать суток.

В час, когда в далеком казахском селении Анна Гефт вскрыла конверт, в тот самый час четырнадцатого июня тысяча девятьсот сорок третьего года с ростовского аэродрома поднялся с выключенными огнями «ЛИ-2», на борту которого был Николай Гефт.

В кабине самолета их четверо.

Валерий Бурзи — кряжистый крепыш лет двадцати пяти. Николай знал о Бурзи немного: инженер-электрик, работал до войны в отделе главного энергетика Судостроительного завода в Николаеве. Бурзи предстоит прыгать с парашютом под Херсоном.

Наталия Шульгина — интересная молодая женщина, похожая на грузинку, и Александр Красноперов — ей под стать, видный, рослый мужчина.

Шульгина и Красноперов в оккупированной Одессе будут изображать молодоженов. В вещевом мешке «молодого» угадывалась рация, чему Николай искренне завидовал.

Они были замкнуты и углублены в себя. Каждый скрывал тревогу и неизбежное чувство страха за исход ночного прыжка, за достоверность версии своего появления в тылу врага, за надежность документов...

Николай еще раз мысленно проверил свою легенду: