Виталий Гладкий - Приключения-91

А случилось так, что непрошеных ночных «гостей» заметили соседи из квартиры напротив, подсмотрев в глазок, как они управлялись с дверными замками. У соседей телефона не было, поэтому, подождав с полчаса для перестраховки, они поднялись этажом выше к приятелю и позвонили дежурному по горУВД. Выслушав рассказ немолодых людей, сообразительный дежурный тут же решил направить на место происшествия не патрульную машину, а спецгруппу захвата. Это заняло немного больше времени, но было вполне оправданно: у патрульных выучка не та, ребята там собраны по принципу — с миру по нитке, а оперативники — «волкодавы» и вооружены соответственно, и натасканы весьма прилично.

И все же они опоздали, хотя счет шел на минуты. Почему? Кто-то предупредил? Но кто?

Оставив все еще обиженного на меня Савельева у двери, я поспешил к дивану — Тина Павловна открыла глаза и зашевелилась.

— Сережа... — тихо прошептала она, заливаясь слезами.

— Ну будет, будет... — как только мог, нежно заворковал я, поглаживая ее руки. — Все о’кэй.

— Это ужасно... Это ужасно... Эти люди...

— Тина, успокойтесь, мы их найдем, — чересчур бодро пообещал я. — Как они выглядели?

— Бр-р... — вздрогнула Типа Павловна, непроизвольно сжав мою руку. Они были в масках. Я... я не помню...

В «Дубке» убийца был в маске, здесь — то же самое... Не из одной ли компании? Не знаю, не знаю... «Почерк» схож: продуманность, наглость, безбоязненность и, наконец, оперативность действия. Что они искали? Нашли или нет? Из вещей ничего не пропало, забрали только деньги, около тысячи рублей остались от похорон. А взять будь это простые грабители, было что: импортная видеоаппаратура, норковая шуба, редкий фарфор соответствующей цены, золотые украшения в шкатулке на немалую сумму, серьги с бриллиантами в ушах хозяйки... Не успели? Ну уж, времени у них было вдоволь. А вот деньги прикарманили... Вопреки приказу? Деньги не пахнут... Кто отдал приказ? И что, что хотели они от вдовы Лукашова?!

— Тина, эти типы вас о чем-либо спрашивали?

— Нет, — ответила она, не задумываясь.

Ее глаза смотрели на меня с такой кротостью, что я на этот раз ей поверил. Не спрашивали... Это значит, что о существовании тщательно замаскированного сейфа-тайника, который был прикрыт массивным книжным шкафом, им было известно давно. Тогда выходит, что они ничего не нашли? И хотели «поспрашивать» Тину Павловну на свой манер, но им помешали...

— Сергей Петрович! — вывел меня из задумчивости голос Ивана Савельевича. — Ходь сюды...

— Я сейчас, — мягко отстранил я руку Тины Павловны и подошел к следователю.

— Оцэ я тут кой-кого поспрашував... — зашептал он мне на ухо. Суседей... Так они видели, шо эти уехали на «Ладе» новой модели.

«Лада»! Уж не та ли, которую я видел, когда возвращался от Тины Павловны? А если так, значит... Значит, они вели за домом наблюдение! И мое посещение вдовы Лукашова не осталось незамеченным. Вот почему они проникли в квартиру почти сразу после моего ухода — боялись, что опоздают...

— Чи ты заснув? — теребил меня за рукав Иван Савельевич. — Ото я и кажу, можэ, воны и дачу... того...

Дача! Какой я осел! А ведь все так просто...

— Иван Савельевпч! Ты тут сам... крутись, а я помчал.

— Куды? — вытаращился на меня следователь.

— На... На кудыкины горки... — едва не сорвался я, чтобы ответить совершенно народной мудростью, — вовремя вспомнил о присутствии Тины Павловны.

— Проснись! Да проснись, чтоб тебя! — едва растолкал я сержанта-водителя, который сладко посапывал на разложенном сиденье. Поехали, ну! Жми на всю железку...

Если и есть земной рай, то я изведал его за эти две недели здесь, в этом прокаленном насквозь бешеным южным солнцем аду. До меня Ольга не знала мужчин. Каким неизъяснимым блаженством полнилось все мое естество, когда я сжимал ее в объятиях! Она что-то робко лепетала, а я целовал ее, целовал...

Во мне что-то сломалось, какой-то очень важный стержень, на который была нанизана вся моя сущность. Почему я такой? Неужто мне на роду написано быть убийцей, человеческим отбросом, способным из-за денег на все? Неужели я настолько пропащий, что мне уже не узнать никогда простого человеческого счастья быть любимым и любить, стать мужем и отцом?

Эти проклятые вопросы доводили меня едва не до умопомрачения, по ночам я стал мучиться бессонницей. И когда мне уж совсем становилось невмоготу, я с неистовством приникал к губам Ольгушки, словно страждущий путник к роднику, и упивался ее свежестью и безгрешной чистотой...