Олег Говда - Геном бессмертия

"С жиру бесятся буржуи, — хмуро подумал Степаныч. — Бедняки в дырявых лачугах вместе со всем семейством ютятся, а иные господа — на охоту в бархатных туфлях выходят…"

Сравнение так ему понравилось, что ефрейтор еще раз осуждающе кивнул и произнес уже вслух.

— Вот именно, в бархатных туфлях… — и прибавил, абсолютно уверенный в собственной правоте. — Ниче, погодите, скоро тут все иначе станет. Мы вас научим по-людски жить-то…

Фрицев Семеняк учуял, как и Кузьмича издали, по резкому табачному духу.

Ветерок веял с правой стороны, значит и засада хоронилась где-то там, в придорожных кустах. Можно было завернуть крюк и обойти вражеский дозор, но разведчик решил рискнуть. Они же кого поджидают? Вражескую диверсионную группу! Значит: нескольких молодых, хорошо вооруженных парней в камуфляже или красноармейской форме. А тут — какой-то одинокий старик едва ковыляет, совершенно не таясь, опираясь на клюку и приволакивая ногу. С лучковой пилой через плечо и плотницким топором за поясом. Нет, никак не должен был заинтересовать немецких солдат пожилой крестьянин, да к тому же — идущий с противоположной фронту стороны.

А кроме того, оставался риск, что какой-либо, особо глазастый, немец уже разглядел ночного путника. И если тот вдруг бросится в придорожные кусты, предугадать реакцию солдат будет не сложно. И хорошо, если только догонять бросятся… А если очередью полоснут? Тревогу на всю округу поднимут. Ночью выстрелы далеко слышны. И понимая это, ефрейтор Семеняк продолжил неспешно шагать по, вдруг потерявшей всю гладкость, дороге.

— Хальт! — властный окрик прозвучал неприятно резко и зло.

Степаныч остановился и притворно удивленно принялся вертеть головой по сторонам. А не найдя источника звука, даже на небо взглянул. И не зря старался… Из кустов, как раз там, где разведчик и предполагал засаду, раздался довольный хохот, а еще пару мгновений спустя, на дорогу вышли два солдата.

— Кто такой? Куда прешь? — по-немецки спросил тот, что с виду был помоложе.

Степаныч изобразил поклон и полнейшее недоумение на лице. Решив, что обычному крестьянину не обязательно понимать чужой язык. Но, на всякий случай, приложил ладонь к уху.

— Аусвайс! — громче рявкнул парень, явно довольный возможностью проявить власть.

Семеняк энергично закивал головой, полез во внутренний карман пиджака и услужливо подал солдату кисет, туго набитый самосадом.

— Что ты мне тычешь? — удивился тот.

— Ну чего ты расшумелся, Ганс? — урезонил его второй, выглядевший старше. — Старик решил, что ты закурить хочешь, вот и угощает. Небось по себе знает, что у солдат без курева уши пухнут.

— А документы?

— Да вон его документы… — указал на плотницкий инструмент второй. — Или ты считаешь, что большевики теперь своих диверсантов вместо ППШ пилами и топорами вооружают? Чтоб страшнее казались?

Ганс неуверенно хохотнул.

— Битте, битте… — вновь протянул кисет Семеняк. Немного подумал и уже не так уверенно прибавил… — Данке шин…

— Видишь, — усмехнулся старший солдат. — Человек от всей души угощает. Бери, закуривай, раз такой случай представился… Небось, наше начальство о нас совсем позабыло. Вторые сутки сидим. Совсем озверел господин капитан.

Немцы так ловко свернули самокрутки, что ефрейтор даже удивился. Ведь считалось, что вермахт настолько хорошо снабжают сигаретами, что фрицы еще и не всякую марку курить соглашаются. Похоже, к концу войны, и тут у них не так все гладко, как прежде было…

Тем временем второй солдат, внимательнее оглядел мнимого плотника и требовательно указал на топор. А когда Степаныч подал ему свой инструмент, немец, подсвечивая себе небольшим фонариком, внимательно осмотрел лезвие. Но мог и не беспокоиться, тут все было в порядке. Этот топор хозяйственный ординарец подобрал в одном из боев. И клеймо на нем стояло фирмы "Золинген".

— Гут, — одобрил солдат. Попробовал пальцем заточку. — Зер гут… — и возвращая инструмент, прибавил, — Но так носить нельзя.

И видя, что крестьянин не понимает, объяснил жестами, тыкая пальцем.

— Сними лезвие с обушка… И держи отдельно. Все вместе — считается оружием…

— Эй, Бруно, ты так рассматривал топор, словно выискивал: с какого боку он заряжается… — поддел товарища Ганс.

— Понимал бы что, сопляк, — чуть погрустнел тот. — Я же и сам, по довоенной жизни, Tischler. И добрый плотницкий инструмент от колуна даже на ощупь отличу. Больше того, ты обратил внимание, что старик левша.