Олег Говда - Геном бессмертия

Снизу, от журчащей черноты, тянуло сыростью и прохладой. Кому-то, возможно, даже приятной после дневной жары. Но совсем не обязательной, когда ты устал как собака и едва не валишься с ног. Одно хорошо — бодрит, сон проганяет.

Солдат зябко повел плечами, оглянулся, а потом поднял повыше воротник кителя.

Гауптман Бертгольтц, которого недавно назначили командиром в их часть, после восточного фронта, где он был тяжело контужен и потерял левый глаз, решил что, в то время, когда настоящие солдаты гибнут на передовой за будущее Фатерлянда и во славу Фюрера, служба в охранных подразделениях непозволительно мягкая. "Курортная жизнь", как он сам высказался на последнем построении. Пообещав при этом, лично позаботится, чтобы солдаты вверенного ему батальона, смогли в полной мере испытать на себе все тяготы воинской службы. Для начала увеличив в два раза количество караулов. И теперь отделение Дитриха заступало на пост не сутки через двое, а сутки через сутки… А после дежурства, вместо полагающегося отдыха, сменившееся подразделение направлялось на хозяйственные работы. Выдумывать которые, господин гауптман, по прозвищу Одноглазая Задница С Ослиными Ушами был большой мастак.

Дитрих широко и протяжно зевнул, потом скомкал языком набравшуюся слюну и зло сплюнул.

Спать хотелось отчаянно. Можно даже сказать, что это было самым главным, если не единственным желанием всех его товарищей последние три недели. С того самого дня как в их подразделении сменился командир. Прежнего оберштурмфюрера Вильгельма Веста солдаты вспоминали почти с нежностью, а установленные им порядок и дисциплину, как воскресный отдых.

Шарфюрер Мольтке ворчит, что еще неделька такой службы, и он подаст рапорт о переводе на восточный фронт, а то от усталости уже не хватает сил даже подтереться. И если уж суждено сдохнуть, то хоть с толком. А не по прихоти контуженого болвана офицера. Шутка конечно, но если вспомнить, что по вечерах в казарме давненько поутихли привычные разговоры о женщинах, Карл не так уж далек от истины.

Дитрих усмехнулся и вдруг вспомнил, что со вчерашнего дня носит в кармане письмо из дому, и до сих пор не нашел времени его прочитать. Похоже, мысль о переводе на фронт, не столь глупа, как кажется… Хотя, с другой стороны, даже самая запредельная усталость пройдет, а смерть — это навсегда. Значит, нечего ныть и возмущаться. Чудом уцелев в аду сражений, оставив на поле боя друзей и подчиненных, гауптман Бертгольтц имеет полное право возмущаться здешней синекурой и закручивать гайки. А рядовому составу остается надеяться, что фронтовик офицер вскоре поостынет, обвыкнется и жизнь гарнизона опять наладится, войдет в привычное русло.

Убедив самого себя в том, что терпеть осталось недолго, солдат немного повеселел и даже согрелся. Он совсем уже было решил подойти ближе к горящему у въезда на мост фонарю и прочитать, пришедшее из дома. письмо, как на реке загоготали потревоженные гуси.

Действуя по инструкции, он, стаскивая на ходу карабин, тут же бросился к перилам моста. А в следующее мгновение, точку возмущения спокойствия, осветили мощные прожектора.

Увидев на противоположном берегу речки, полуобнаженную, темноволосую женскую фигурку, испуганно замершую, в выхватившем ее из ночного мрака конусе яркого света, Дитрих сперва не поверил собственным глазам. Он удивленно сморгнул, а потом даже протер веки рукавом. Опасаясь, что все таки умудрился задремать на посту. Но видение не исчезало.

А в следующее мгновение тишину ночи нарушил негромкий смех. Сперва одинокий и неуверенный, но уже спустя пару секунд к нему присоединился еще один голос, и еще один, и еще… Прошло меньше минуты с тех пор, как гуси всполошились и подняли тревогу, а вся охрана моста уже заливалась хохотом. Солдат прямо корчило от вполне понятного недержания эмоций. Слишком резким оказался переход от опасности к комедийности. Вскочить ночью, по тревоге, собираясь принять смертельный бой с вражескими диверсантами, а вместо них увидеть, возжелавшую окунуться перед сном, пригожую, полуобнаженную девицу, — тут никакого самообладания не хватит.

Этот почти добродушный хохот позволил опомниться и девушке.

Выйдя из ступора, она стала поспешно собирать одежду, так и не сообразив покинуть освещенный прожекторами круг, а всего лишь тревожно поглядывая в сторону моста.

— Hoh, Schulmann! (Эй, Шульман!) — заорал вдруг, находившийся среди прожекторной обслуги, шарфюрер. — Du heran aller an Schöne, auffordert sie zu finden sich zu wir! (Ты ближе всех к красотке, пригласи ее присоединиться к нам!)