Иван Черных - Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков.

К утру ветер повернул с севера, сразу повеяло холодом; облака стало рвать, обнажая стылое звездное небо; и землю начало сковывать морозом.

Во время завтрака к Омельченко подошел Бергис. Козырнул, как и полагается младшему по чину, доложил коротко, официально:

— Вылет разрешен. Я готов.

— Вот и отлично, — повеселел Омельченко. — Завтракайте, переодевайтесь в летное и в самолет. Летчик предупрежден.

— Я уже позавтракал, — не разделил радость командира оперуполномоченный, снова сводя к переносице свои красивые черные брови. — Пойду переодеваться…

Землю схватило довольно прочно, она гремела под сапогами, словно жесть; трава будто поседела, и с нее летела серебристая пыльца.

Омельченко сам проводил Бергиса в полет, еще раз перечисляя заслуги Филатова и наказывая без него не возвращаться.

После того, как По-2 оторвался от земли и взял курс на северо-запад (Филатов, как выяснил Бергис, находился под Уманью), подполковник направился к бомбардировщику, у которого уже суетился экипаж капитана Ковалева. Техник самолета, худой и длинный лейтенант, подобострастно вытянувшись, доложил, что неисправность, о которой доложил летчик после полета, обнаружить не удалось. По лицу было видно, что авиаспециалист волнуется: если мотор в полете снова даст перебои, ему несдобровать — какой ты хозяин самолета, коль не можешь содержать его в исправности.

Пусть поволнуется, ему, командиру, тоже не сладко: Бергис полетел против своей воли и, значит, еще больше ожесточился против него. А с людьми из особого отдела лучше жить в мире… Но теперь поздно об этом рассуждать, да и не такой он, Омельченко, человек, чтобы пасовать перед кем бы то ни было, идти на сделку с совестью. С Бергиса, как и с других, он требует то, что они должны выполнять по долгу службы.

Полет с капитаном Ковалевым добавил новые неприятности: как Омельченко и предполагал, с двигателями было все нормально, просто летчик терялся в ночном полете, неуверенно пилотировал и потому вернулся с задания, свалив вину на технику.

— Ты что, никогда по приборам не летал? — спросил на земле Омельченко.

— Летал, — виновато и подавленно ответил Ковалев. — Правда, маловато.

— Значит, надо больше сидеть в тренажере. Тренироваться под колпаком.

— Да я и так все свободное время тренируюсь. Разрешите лучше, товарищ подполковник, летать мне днем. На любые задания.

— Днем тебя собьют в первом же полете! Ты что, не знаешь, что против нас фрицы посадили эскадру «Удет»? Там все асы. А что ночью — боишься?

Ковалев опустил голову. Негромко произнес:

— Боюсь. — Достал папиросу, помял. — В предпоследнем полете я над Севастополем, когда меня ослепил прожектор, потерял пространственное положение. Не знаю, каким чудом вывел самолет у самой земли…

Так вот оно, в чем дело!

— А чего же ты молчал, сразу не признался?

— Стыдно было.

— Это пройдет. Не ты первый и не ты последний. Слетаю с тобой еще ночью. Не так страшен черт, как его малюют. Освоишься…

С аэродрома Омельченко направился в штаб: может, что-то известно о Бергисе. Просил о любых осложнениях в штрафбате звонить, в этом случае подполковник готов был обратиться к командующему фронтом.

Но звонка не было, и летчик По-2 пока о возвращении своем не сообщал.

После обеда экипажи пошли отдыхать перед боевым заданием. Омельченко тоже должен лететь, вести свой полк на бомбежку порта. Накануне он спал плохо и чувствовал усталость. Но сон не шел. Повертелся с боку на бок, встал и хотел сесть за стол, написать письмо жене, как вошел дежурный и негромко, чтобы не разбудить отдыхающих, доложил:

— По-2 возвращается.

— О Филатове не сообщили?

Дежурный пожал плечами.

— Диспетчер ничего не сказал.

Омельченко заторопился на аэродром.

По-2 приземлился минут через десять. Летчик выключил мотор, вылез на крыло и стал помогать Бергису, который почему-то не поднимался с места и, как показалось подполковнику, был бледен и беспомощен. Уж не ранен ли? Тихоходный «рус-фанер» мог атаковать любой немецкий самолет, повстречавшийся на воздушных дорогах.

Бергис действительно был бледен, и кожаный реглан спереди заляпан остатками пищи. Эк его укачало, беззлобно подумал Омельченко. Вроде и болтанки особой не должно быть.

Старшина Вавилов, летчик По-2, пояснил:

— «Мессер» погонялся, вот и пришлось сальто-мортале крутить.

Бергис отряхнул перчаткой блевотину, зло посмотрел на подполковника и, не говоря ни слова, пошел с аэродрома.