Свенсон мигом сообразил, к чему я клоню, и стал искать добровольцев на первую вахту, так что, ясное дело, выбора у меня не было. Сопровождать меня вызвался Ролингс.
Открывшийся перед нами пейзаж, если эту стылую, бесплодную, однообразную пустыню вообще можно назвать пейзажем, казался каким–то древним, чуждым нам миром, исполненным тайны и непонятной враждебности. На небесах ни облачка, но в то же время и ни единой звезды, трудно понять, как это возможно. На юге, низко над горизонтом, смутно виднелась серовато–молочная луна, чей загадочный свет лишь подчеркивал безжизненную тьму ледяного полярного поля. Никакой белизны, именно тьма царила вокруг. Казалось бы, озаряемые лунным светом льдины должны блестеть, сверкать, переливаться, точно мириады хрустальных светильников – но вокруг господствовал непроглядный мрак. Луна стояла в небе так низко, что длинные тени, отбрасываемые фантастическими нагромождениями торосов, заливали весь этот замороженный мир своей пугающей чернотой, а там, куда все же попадали прямые лучи, лед был настолько затерт, исцарапан то и дело налетающими ледовыми штормами, что даже не отражал света. Нагромождения льда обладали странной легкостью, изменчивостью, неуловимостью: вот они только что отчетливо рисовались, грубые, угловатые, колющие глаза резким контрастом черноты и белизны – и вот уже туманятся, словно призраки, сливаются и наконец исчезают расплывчатыми миражами, которые рождаются и умирают здесь, во владениях вечной зимы. Причем это вовсе не обман зрения, не иллюзия, это влияние тех ледовых бурь, которые рождаются и стихают под воздействием непрерывно дующих здесь сильных, а часто и тормовых, ветров и несут над самой поверхностью мириады острых, клубящихся секущей мглой кристалликов льда и снега. Мы стояли на мостике, в двадцати футах над уровнем льда, очертания «Дельфина» терялись в проносившейся под нами льдистой поземке, но временами, когда ветер усиливался, эта морозная круговерть поднималась выше и, беснуясь, набрасывалась на обледенелую стенку «паруса», а острые иголочки жалили незащищенные участки кожи, точно песчинки, с силой вылетающие из пескоструйного агрегата. Правда, боль под воздействием мороза быстро стихала и кожа просто теряла чувствительность. А потом ветер снова ослабевал, яростная атака на «парус» угасала, и в наступающей относительной тишине слышалось только зловещее шуршание, точно полчища крыс в слепом исступлении мчались у наших ног по этим ледовым просторам. Термометр на мостике показывал минус 21 по Фаренгейту, то есть 53 градуса мороза. Да, не хотел бы я провести здесь свой летний отпуск.
Беспрестанно дрожа, мы с Ролингсом топали ногами, размахивали руками, хлопая себя по бокам, то и дело протирали обмерзающие защитные очки, но ни на секунду не оставляли без внимания горизонт, прячась за брезентовым тентом лишь тогда, когда несомые ветром ледышки били по лицу уж особенно нестерпимо. Где–то там, в этих скованных морозом просторах, затерялась кучка гибнущих людей, чьи жизни зависели сейчас от такого пустячка, как не вовремя вспотевшие стекла очков. Мы до боли всматривались в эти ледовые дюны и барханы, но результат был один – резь и слезы в глазах. Мы не видели ничего, совершенно ничего. Только лед, лед, лед – и ни малейшего признака жизни. самое что ни на есть настоящее Царство смерти.
Когда подошла смена, мы с Ролингсом неуклюже скатились вниз, с трудом сгибая задубевшие от мороза конечности. Коммандера Свенсона я нашел сидящим на полотняном стульчике у радиорубки. Я стащил теплую одежду, защитную маску и очки, схватил возникшую неизвестно откуда кружку дымящегося кофе и напряжением воли постарался унять уже не дрожь, а судорогу, охватившую тело, когда кровь быстрее побежала по жилам.
– Где это вы так порезались? – встревоженно спросил Свенсон. – У вас весь лоб расцарапан до крови.
– Ничего страшного, ветер несет ледяную пыль, – я чувствовал себя изнуренным до крайности. – Мы зря тратим время на радиопередачу. Если у парней на станции «Зебра» нет никакого укрытия, не приходится удивляться, что их сигналы давно прекратились. В этих краях без еды и укрытия едва ли выдержишь и несколько часов. Мы с Ролингсом совсем не мимозы, но ещё пара минут – и отдали бы концы.
– Да как знать, – задумчиво проговорил Свенсон. – Вспомните Амундсена. Возьмите Скотта или Пири. Они ведь прошли пешком до самого полюса.
– Это особая порода, капитан. И кроме того, они шли днем, под солнцем.
Читать дальше